Избранные произведения в одном томе - [13]

— Вы серьезно начинаете думать о ее бесплодных мечтах как о реальной возможности. Селим? — спросил Тони. — Я понимаю, что это чудесная вещь, но ведь чудеса не случаются только потому, что мы ждем их. Разрешите мне процитировать слова знаменитого хеттолога Иоганна Фридриха: «Ничто не может быть переведено из ничего» или не менее знаменитого, но жившего позже Селима фон Олмхорста: <Где вы собираетесь достать двуязычную надпись?>.

— Да, но Фридрих дожил до того времени, когда был прочитан и дешифрован хеттский, — напомнил ему фон Олмхорст.

— И лишь после того, как была найдена хетто-ассирийская двуязычная надпись. — Латтимер всыпал в чашку кофе и добавил кипятку. — Марта, вы должны знать лучше, чем кто-нибудь другой, как мало у вас шансов. Вы несколько лет работали в долине Инда. А сколько слов из хараппы вы смогли прочесть?

— Но ни в Хараппе, ни в Мохенджо-Даро мы не находили университета с полумиллионной библиотекой.

— Ив первый же день, когда мы вошли в здание, мы установили значение нескольких слов, — добавил Селим.

— Но с тех пор вы больше не нашли ни одного слова. Вы с уверенностью можете сказать, что знаете общее значение отдельных слов, но ведь у вас несколько различных интерпретаций для каждого элемента слова.

— Но это только начало, — не сдавался фон Олмхорст. — У нас есть первое слово, как слово «царь» у Гротефенда. Я собираюсь прочитать хотя бы часть этих книг, если даже мне придется посвятить этому весь остаток своей жизни. И скорее всего так оно и будет.

— Как я понимаю, вы отказались от мысли уехать на «Сирано»? — спросила Марта. — Вы остаетесь здесь?

Старик кивнул головой.

— Я не могу уехать. Впереди слишком много открытий. Старому псу придется выучить много новых хитрых вещей, но отныне моя работа здесь-.

Латтимер был изумлен.

— Как, такой знаток, такой специалист, как вы! — воскликнул он. — Неужели вы хотите зачеркнуть все, чего достигли в хеттологии, и начать все снова здесь, на Марсе? Марта, если вы подбили его на это безумное решение, то вы просто преступница!

— Никто меня ни на что не подбивал, — резко сказал фон Олмхорст. — Не знаю, какого черта вы здесь говорите об отказе от всех достижений в хеттологии. Все, что я знаю об империи хеттов, было опубликовано и доступно каждому. Хеттологию постигла та же участь, что и египтологию: она перестала быть исследовательской, превратившись в кабинетную науку и чистую историю, а не археологию. Я же не кабинетный ученый и не историк. Я раскопщик, полевой исследователь, высококвалифицированный и искусный гробокопатель. А на этой планете столько раскопочной работы, что не хватит и сотни жизней. Глупо было бы думать, что я могу повернуться спиной ко всему этому и продолжать царапать примечания к книгам о хеттских царях.

— Но как хеттолог, вы могли бы на Земле получить все, что вы хотите. Ведь десятки университетов скорее согласились бы иметь вас, чем прославленную победоносную футбольную команду. Но нет! Вам этого мало, вы должны быть главным действующим лицом и в марсологии тоже, вы, конечно, не можете упустить такую возможность! — Латтимер с грохотом отодвинул стул, резко поднялся и почти выбежал из-за стола.

Марта сидела, не смея поднять глаз на товарищей. У нее было такое чувство, что на них вылили ушат грязи. Тони Латтимер, конечно, мечтал, чтобы Селим уехал на «Сирано». Марсология новая наука. И если Селим войдет в нее с самого начала, он принесет с собой славу знаменитого ученого. Главная роль, которую Латтимер уготовил себе, механически перейдет Олмхорсту. Слова Айвна Фитцджеральда звучали в ушах Марты: <Тони хочет стать крупной фигурой, а когда ты рассчитываешь на это, трудно примириться с мыслью, что кто-то может быть крупнее>. Теперь ей стало понятно презрительное отношение Латтимера к ее работе. Он не был убежден, что она никогда не сможет прочитать марсианской письменности. Напротив, он боялся, что она прочтет их в один прекрасный день.

Айвну Фитцджеральду, наконец, удалось выявить бактерию, которая вызвала заболевание девушки по имени Финчли. Он легко смог поставить диагноз. После тяжелой лихорадки больная начала медленно поправляться. Никто больше не заболел. Но Фитцджеральд так и не мог понять, откуда взялась бактерия.

В университете нашли глобус, сделанный, по-видимому, в то время, когда город был морским портом. Они установили, что город назывался Кукан или как-то иначе — словом, с тем же соотношением гласных и согласных.

Сразу же после этого открытия Сид Чемберлен и Глория Стэндиш начали давать телепередачи из Кукана, а Хаберт Пенроуз включил это название в свои официальные отчеты. Они нашли, кроме того, марсианский календарь. Год делился на более или менее равные месяцы, и один из них назывался Дома. Еще один месяц назывался Нор. Это слово входило в заглавие найденного Мартой научного журнала.

Зоолог Билл Чандлер все глубже и глубже забирался на морское дно Сиртиса. В четырехстах милях от Кукана и на пятнадцать тысяч футов ниже его уровня он подстрелил птицу, вернее, нечто, напоминающее нашу птицу. Она была с крыльями, но почти совсем без перьев. Это существо было скорее ползающим, чем летающим, если судить по общепринятой классификации. Билл с Фитцджеральдом очистили ее от редких перьев, сняли кожу, а затем расчленили туловище, отделяя мышцу за мышцей. Около трех четвертей тела занимали легкие. «Птица», несомненно, дышала воздухом, содержащим по крайней мере половину количества кислорода, необходимого для поддержания человеческой жизни, и раз в пять больше, чем его было в атмосфере вокруг Кукана.