Избранные произведения в одном томе - [222]

Как-то ночью Лёля проснулась оттого, что ветер особенно тяжко выл и гудел за окном.

Лёля лежала, не открывая глаз, но видела всё, что происходило на улице за стеною дома.

Двигался снег. Как огромная шапка, вздрагивал он и пытался ползти. Он не был холодный и мёртвый, он тёплый был, тающий и живой. Плохо ему стало сегодня ночью, душно и тягостно. Он метался и не мог ничего поделать, никуда спрятаться, потому что был огромный. И Лёле стало жалко снег.

И она услышала тихий стон, как будто бы снег стонал под окном, но тут же поняла, что это стонет мама, и напугалась. Снег должен стонать, должен метаться, а мама — никогда.

Лёля вскочила, подбежала к маминой кровати, за-бралась под одеяло.

— Лёленька, — шептала мама, просыпаясь. — Ну что ты? Что ты?

Мама была жаркая, влажная, она целовала Лёлю, и так, обнявшись, они заснули, и снег всю ночь стонал за окном.

А утром обрушилась на деревню Полыновку великая весна.

Всё сразу и всё кругом раскрылось — и небо и земля.

Снег, измученный ночными ветрами, таял, и забурлила в овраге речка, подхватила разбитые дрожки, понесла; ударили в небе жаворонки, а ледянка быстроходная обратилась в решето.

А Лёля в решете этом таскала из-за дома снег. Она хотела уберечь снежные часы, которые подарила Ванечке. Она рассыпала снег по краям циферблата, вокруг палки, вколоченной в землю.

Но солнце заливало поляну, на которой были снежные часы. Снег таял, таял, и Лёля поняла, что надо строить новые часы, весенние.

Великая весна обрушилась на деревню Полыновку, а зима, которая тоже была великой, потускнела и забылась.

Да и что толку вспоминать о зиме, когда подснежники охватили землю, а гуси и жаворонки раскрасили небо? Кто вспомнит о великой зиме, когда идёт босиком по одуванчикам?

Пожалуй, только Лёля и помнила, как мучился снег однажды ночью. Она радовалась гусям и одуванчикам, а ещё больше радовалась, когда находила в оврагах остатки снега.

«Уберёгся, милый», — думала она.

И ей хотелось, чтоб всё на свете всегда уберегалось.

Сказка о гусиных буквах

Печальной для Лёли была эта великая весна.

Заболела мама.

Она похудела и как-то притихла.

— Мам, съешь яичко печёное, — уговаривала Лёля.

— Не хочется.

Скоро и ученики заметили, что Татьяна Дмитриевна переменилась. На уроках она вдруг подходила к окну, открывала форточку и долго молчала, вдыхая весенний ветер.

А ветер весенний ширился, если ветер может шириться. Но Лёле казалось — ширится и, главное, расширяет небо.

По широкому ветру летели над степью на север дикие гуси — казарки и гумённики.

Они летели, летели и выстраивали на небе русские буквы.

Вот летит караван как буква «У»!

А вот как буква «А», и даже на месте перемычки-палочки четыре летят гуся.

И буквою «Ж», и буквою «X» летели казарки и гумённики, а уж Лёлина буква — буква «Л» — встречалась чаще всего.

Лёля глядела в небо, читала гусиные буквы, и свою букву чаще всего. И она точно знала, что её букву — букву «Л» — и через сто лет и через двести понесут по небу весенние гуси.

Но вот кончились гуси, прошли журавли, пролетели небесные буквы, а в школе появилось новое слово.

Вначале это слово никто не понял. Только Татьяна Дмитриевна понимала, да не хотела пугать учеников.

— Экзамены, — говорила она. — Вот какое слово интересное.

И ребята повторяли за ней:

— Эгзамены… эгзамены…

А что за «эгзамены» — они не понимали. А может, это такие… вроде пирогов с капустой?

— А завтра последний урок, — сказала как-то Татьяна Дмитриевна. — Все младшие ученики до осени покидают школу. А вот старшие, третьеклассники, через неделю будут держать экзамены.

И тут младшие закричали и засмеялись. Они любили школу, да ведь и погулять пора! И только четыре человека — Максим, Марфуша, Ефимка и Павляй — сидели тихо.

Экзамены! Вот слово-то какое. Страшноватое. И как же это их держать? Да кто же на свете удержит такое слово?

Младшие ученики вылетели на улицу, а третьеклассники остались. Татьяна Дмитриевна успокаивала их как могла. Но она и сама волновалась. Шутка ли — впервые в Полыновской школе четыре человека окончили третий класс! Это ведь были самые первые грамотные люди в полынных степях.

Но первые грамотные люди совсем оробели. Они поняли, что в школу приедут через неделю чужие и очень важные люди и станут им вопросы задавать. И если они правильно ответят — получат редчайшую бумагу под названием «Свидетельство». И ни у кого на свете такой бумаги нет, а у них — будет.

— Не надо мне этой бумаги, — сказал Павляй. — Я лучше вообще на экзамены не приду. Боюсь.

— Я тоже не приду! — крикнул Ефимка. — Я не боюсь, а всё же побаиваюсь.

Марфуша и Максим молчали. Они были лучшие ученики. Они-то не боялись, а всё-таки побаивались.

— И ты придёшь. Ефимка, и ты, Павлик, — сказала Татьяна Дмитриевна. — Только чтоб руки были чистые и уши вымыты. Ясно?

— Ясно, — ответил Павляй, хотя и не очень-то понимал, зачем на экзаменах чистые уши.

— Наверно, там, на экзамене, чужие и важные люди будут нам в ухи дуть, — сказал Ефимка.

Сказка о строгом празднике

С утра хлынул в школу весенний степной и очень ясный свет. Повсюду — на столах, на окнах стояли букеты ранних лесных и полевых цветов — медуницы и ветреницы, подснежники и фиалки. В школе чувствовался праздник. Но это был какой-то строгий праздник.