Избранные произведения в одном томе - [722]

Дядя произнес эти слова с несвойственным ему раздражением.

Мама, растерявшись, сказала:

— Сережа, как же ты можешь…

Дядя Сережа сказал:

— Что ты, что ты, прости меня, это нервы, нервы.

Мама сказала:

— Нет, нет, нет, будет именно так, как ты хочешь.

А спустя некоторое время, когда Ира и мама вышли на

кухню, мама сказала:

— Неужели именно в этот ужасный день мне было суждено услышать такой жестокий упрек от Сережи?

Но и в эти минуты мама не была той, для которой Ира была готова жизнь отдать, с которой сидеть в воскресенье дома было приятней и веселей, чем ходить в загородные походы.

Ира подумала: «А ведь дядя прав, мама думает о себе, а говорит, что думает обо всех, только не о себе».

И чувство обиды охватило девушку: почему не подумает Варвара Александровна о том, что Ире хочется иметь кольцо с настоящим, а не со стеклянным камнем?

Большая, светлая, нарядная комната, куда Ира приходила ребенком, сейчас была такой угрюмой, неопрятной, нехорошей, полной пыли, нафталинного запаха… столы с выдвинутыми ящиками… распахнутые дверцы шкафов… белье, одежда, шубы, лежащие на стульях и на полу… и мысли были нехорошие, стыдные, неловкие, необычные.

Какая долгая это была ночь.

Новый едва уловимый запах шел от мертвой Ксении Александровны. Она лежала, полная смерти, среди разоренной комнаты, и стеклянные бусы были вокруг ее старенькой, мертвой шеи; с ней осталось лишь то, что не было ее жизнью, а то, что было ее жизнью, вышло из ящиков, комодов, шкафов и уходило от нее в мусорные ямы, в чужие столы и шкафы… И даже ее лицо уже не было ее лицом.

И то, что осталось от ее жизни и уходило к ее родным, не объединяло их в круг любви и близости. Казалось, не только лицо мертвой стало иным, и лица живых в эту ночь стали измененными, новыми.

О чем бы ни думала Ира, все вызывало у нее стыд — и жизнь в замужестве, и родной дом, и дети, которым надо посвятить все свое время, а они превращаются в ничтожных, мелочных взрослых… и неожиданные плохие, продажные мысли о красивых вещах.

Казалось, что эта ночь никогда не кончится, что уж всегда все вокруг будет темным и серым.

Рано утром Ира пошла в институт.

Осеннее солнце светило в холодном и ясном небе, затянутые ледком лужи и покрытые инеем деревья казались звонкими, светлыми.

В этот ранний час людей и машин на улице было мало. По противоположной стороне улицы торопливо шел молодой человек в резиновом плаще, без шапки и насвистывал песенку тореадора из «Кармен».

Шагавший рядом с Ирой человек в кашне и меховой шапке, видимо, услышал посвистывание и неумело стал подпевать молодому человеку без шапки.

Ира увидела, как два человека, идущих по противоположным тротуарам, одновременно поглядели друг на друга, ощутив связь, что возникла между ними.

Ира подумала: «Вот как легко делится наследство Бизе».

1963

В Кисловодске

Николай Викторович уже собирался домой, снял халат, когда запыхавшаяся Анна Аристарховна, знаменитая тем, что у нее в саду росла лучшая в городе клубника, сказала:

— Николай Викторович, полковник на машине к нам приехал.

— Что ж, полковник так полковник, — сказал Николай Викторович и снова стал натягивать халат.

Он знал, что восхищение на лице Анны Аристарховны обращено к его позевывающему спокойствию. А ведь он был испуган и взволнован не меньше Анны Аристарховны приездом полковника. Да и в театр он собирался с женой, как бы не опоздать.

Но так уж велось, что ему приходилось в присутствии женщин казаться лучше, чем он был на самом деле. Всю жизнь он нравился женщинам и из деликатности, да и жалко было ореола, не показывал им, что многие черты его не соответствовали его внешности.

Да и в самом деле, уже седой, он все же был красив — стройный, высокий, легкий в движениях, всегда со вкусом одетый, с тонким красивым лицом, с тем выражением, которое портретисты стремятся придать призванным украсить этот мир великим людям.

Женщины влюблялись в него, и им в голову не приходило, что Николай Викторович вовсе не походил на свою внешность, был совершенно обычным человеком, равнодушным к мировым проблемам, несведущим в литературе и музыке, человеком, обожавшим элегантную одежду, комфорт и массивные, шафранно-желтые перстни с вчеканенными в них крупными драгоценными камнями, а врачебную работу свою не очень любил, ему нравилось вкусно ужинать в ресторанах, ездить в отпуск в Москву в международном вагоне, появляться со своей Еленой Петровной, такой же красивой, высокой и элегантной, как и он, в театральном партере, ловить восхищенные взгляды: «Вот это пара!»

Он из тяги к светской жизни и фатовства, из житейских соображений не стал работать в университетской клинике, а сделался главным врачом пышного правительственного кисловодского санатория. Конечно, научной работы он не вел, но до чего же приятно было шагать под мраморными колоннами, окруженным медицинским офицерством и с фатовским шиком одновременно почтительно и небрежно раскланиваться с знакомыми людьми, хозяевами государства…

Его любимым героем был Атос из «Трех мушкетеров». «Эта книга — моя библия», — говорил он друзьям.

В молодые годы он по крупной играл в покер и считался знатоком скаковых лошадей. А бывая в Москве, он иногда звонил своим знатным пациентам, чьи имена значились в истории партии, а портреты печатались в «Правде», и его тешило, что они любезны с ним.