Избранные произведения в одном томе - [49]

— Спасибо.

Реплика, видимо, оказалась совсем неубедительной. Мы стояли, глядя друг на друга. Барни подошел к лифту и сунул перчатку в рукоятку, чтобы его нельзя было вызвать снизу.

— Я здесь единственный, — тихо заговорил Барни, — кто дал бы тебе полшанса, единственный. — Он помолчал. — Даже эта девушка наполовину убеждена. — Он взмахнул рукой. — Не важно, откуда я знаю. Знаю. Но с другой стороны, я видел несколько цветных парней, которым дали отставку. Меня трудно убедить, когда речь идет о согласованной акции против парня, который, может быть, и не подозревает о том, что делается у него за спиной. Потом бывает слишком поздно выяснять, не совершил ли кто ошибку.

Я хотел заговорить. Не помню, собирался я возражать, благодарить или извиняться, но он взмахнул тяжелой розовой ладонью.

— Не благодари меня. Скакун не имел той возможности, какая есть у меня. Благодарить тебе надо моего сержанта. Он там, на одном из грузовиков-генераторов, изображает меня. Мы просто учитываем, что для бледнолицых почти все высокие негры на одно лицо. — Барни приоткрыл рот в подобии улыбки, однако никакой радости в ней не было. — Любую неприятность он получит действительно напрасно.

— Подожди минуту… дай мне разобраться во всем этом, — попросил я.

— У тебя нет времени, дружище. Просто забудь, что ты видел меня, и линяй как можно скорее.

Голова у меня шла кругом. А что, если Барни съехал с катушек? Но я знал, что Барни прав. Слишком много маленьких загадок получали разгадку, чтобы это было чем-то иным, кроме правды.

— Нельзя, чтобы нас видели вместе, старина. Мне пора!

— Не дашь ли мне пистолет, Барни?

— Пушку, старик. Ты же не собираешься выстрелами прокладывать себе дорогу с этой вышки. Если ты и впрямь хочешь помочь себе, начинай говорить и языком проложи себе дорогу на самый быстрый самолет отсюда.

— Оружие.

— Хорошо. Хочешь дурить — дури.

Барни бросил мне пистолет и маленькую металлическую катушку, приготовленные для меня. Я задрал штанину и с помощью лейкопластыря прикрепил пистолет к правой ноге. Когда я опустил штанину, Барни подал мне темно-синий тонкий пояс из холстины. Глубина его была примерно пять дюймов — такие используют контрабандисты, перевозящие золото. Я расстегнул брюки и застегнул под рубашкой тяжелый, пропитанный потом пояс, набитый обоймами к автоматическому пистолету. Барни, забрав свою перчатку, перелез через край платформы. Он спускался по узкой лестнице и остановился, когда его шея оказалась на уровне моей ступни. Думаю, он гадал, вырублю я его ударом ноги или нет. Задумчиво посмотрев на мысок моего башмака, Барни прощальным жестом мягко стукнул по нему кулаком. Когда он посмотрел на меня, я снова поймал себя на том, что мой мозг фиксирует все детали. Я помнил его широкое красивое лицо, как все мы помним винтики на очках нашего дантиста.

— И не ходи плакаться к своему новому боссу, бледнолицый.

— Значит, Долби тоже убежден?

Я мысленно прокрутил все слова Долби и оттенки его отношения ко мне за последние несколько дней.

— Это у него раздвоенный язык — как нож и вилка, старик.

Я поставил ногу на подушку волос Барни.

— Вали отсюда, гад, — сказал я.

— Именно такую любезность ты можешь оказать себе, — отозвался Барни. — Попробуй вертикальный взлет.

Путь вниз показался быстрее, чем путешествие наверх. Беловолосый парень переставил мой кейс в тень. Я взял его, и мы пошли назад к воротам. У ворот стоял грузовик, и водитель выходил, чтобы полицейский мог подогнать его к вышке. Дэнни Кайе вел серьезный разговор с пулеметчиком в джипе. Видимо, они обсуждали, не пойти ли в следующий раз вокруг вышки против часовой стрелки. Мы с беловолосым показали им наши пропуска, но они, похоже, не знали, что самый ходовой товар на острове удаляется от них. За воротами у нас стоял новенький «шевроле». Мы сели и поехали в столовую.

— В измерителях нет ртути, — сказал мне шеф, голос у него был хриплый, как у Фреда Аллена.

Спорить мне не хотелось, я был слишком голоден. В любом случае у вышки для испытания водородной бомбы нет холодильной камеры, так что какая разница.

Джин, стало быть, «наполовину убеждена». Я вспомнил, как она вела себя накануне вечером. Ее волосы блестели, а в глазах читалось сочувствие: она видела, что Барни груб со мной. Помню, как именно сказала Джин:

— Он хотел показать вам, что делает это по приказу, поэтому и сказал, будто уже поел. Он знал, что вы этому не поверите. Если он действительно такой крутой, как вы говорите, то, конечно, найдет предлог, чтобы покинуть ресторан.

Я хотел верить этому. Помню, как Джин охлаждала пыл Долби, хотя только выиграла бы, соглашаясь с ним. Возможно, однако, они уже пришли к соглашению на мой счет, и она одергивала его в моем присутствии, чтобы смягчить меня. Я помнил запах ее волос и мягкое тепло тела. И, назло Долби, притворялись, что шепчемся. Я помнил, как она выразила озабоченность насчет Скакуна и Барни. Я помнил ее пальцы с красными ногтями на своей руке, когда она спросила, понятна ли мне их позиция и то, что они сказали. И я помнил, что ничегошеньки ей не сказал.

Сборное здание офицерской столовой располагалось рядом с территорией администрации. Фасад был украшен искусственными цветочками в форме эмблемы того подразделения, которое ее возводило. «Сейчас вы зарабатываете несварение благодаря армейскому подразделению кейтеринга». Когда я вошел, в лицо мне ударил горячий воздух, насыщенный запахом барбекю и курицы.