Избранные произведения в одном томе - [5]

Старик улыбнулся и благодарно покивал:

— У нас кое-кто гонит довольно сносное питье из кукурузы, но, боюсь, я уже для него староват. Чтобы его пить, надо иметь внутри несколько лишних молодых слоев, потому что каждая выпивка смывает один слой, а по этой части, похоже, я давно уже в долгу у Творца.

Эта тема разговора была исчерпана, и пора было переходить к следующей.

— Хороши ли дела нашего племени, старейшина? Я отсутствовал довольно долго.

— Не так уж плохи, — ответил старик. — Хайакуты ныне исчисляются тысячами, а наше племя насчитывает почти три сотни. В это лето было много рождений и мало смертей. Конечно, на севере черноногие и эти проклятые дакота превысили свои квоты на охоту, а на юге апачи опять нарушили границы — и я опасаюсь, что скоро нам придется воевать с теми или с другими. Откочевка на юг проходит мирно, но эти проклятые летающие блюдца распугивают бизонов, из-за этого у нас было немало трудных и голодных дней. С жадными соседями мы управимся сами, но только ты можешь хоть что-то поделать с этими окаянными летучими штуковинами.

Бегущий с Козодоями вздохнул:

— Каждый год я как представитель племени вношу протест, и меня уверяют, что маршруты полетов будут пересмотрены, а в конечном счете оказывается, что так ничего и не сделано. Ты говоришь, что я разжирел, но те, кто может изменить положение дел, разжирели еще больше, и жир у них не только на брюхе. — Он снова вздохнул. — Частенько я испытываю желание собрать Совет Войны и проделать с нашими администраторами то, что мы когда-то проделали с сиу.

— Но ведь у вас есть и другие хайакуты, и все твердят об одном и том же. Почему это не прибавляет понимания?

— Ты и сам знаешь почему. В Высшем Консилиуме преобладают ацтеки, майя, навахо, нецперсе и им подобные.

— Фермеры и горожане! Никто не смог бы прожить здесь хотя бы неделю, не говоря уже о четверти года! Будь проклято время, когда миром стали править старухи. В особенности те старухи, которые состарились задолго до собственного рождения!

— Ты стар и мудр. Ты знаешь, что это всего лишь вопрос численности. Те, кто свободно следует за стадами бизонов и гуляет по равнинам, как ветер, никогда не сравняются числом с теми, кто занимается фермерством и ремеслами.

Старик отпил еще глоток и вздохнул:

— Знаешь, мальчик мой, я часто думаю, что неплохо бы им совсем убраться прочь, после того как они вернули нам землю наших предков и восстановили наши обычаи. Моя душа никогда еще не была так полна, как здесь, под этими звездами, когда я смотрю на траву, что волнуется под ветром, и внимаю ласковому шепоту Творца.

— Не забывай, что тогда у нас не было бы лошадей, — в очередной раз напомнил старику Козодой. — Древние дни были не такими уж чудесными. Женщин выдавали замуж по первой крови, и они рожали по двадцать детей в надежде, что выживет хотя бы один. Наши предки едва доживали до тридцати пяти лет. Болезни косили наш народ. Быть может, несколько летучих кораблей, которые время от времени распугивают нескольких бизонов, — не такая уж большая цена за то, что мы избавлены от подобных бедствий.

— Знаю, знаю… Тебе вовсе не обязательно поучать меня.

— Прости… В конце концов я всего лишь историк. Чтение лекций у меня в крови. — Он вздохнул. — Я давно не был дома и забыл обычаи. Ты мой гость, а я спорю с тобой.

— Ничего. Я всего лишь невежественный старик, я скитаюсь по равнинам в ожидании того часа, когда прах мой станет пылью, гонимой ветром. Не принимай мое дурное настроение как знак осуждения. Минувшим летом к нам вернулись трое из Малого Консилиума. Я горжусь твоими заслугами, мой мальчик, так же, как горжусь тем, кто, достигнув должного возраста, проходит положенные испытания и становится охотником и воином. Каждый должен следовать собственному пути, и я скорблю о тех, кто был возвращен к нам помимо своей воли.

Козодой нахмурился:

— Я их знаю?

— Думаю, что нет. Молодая чета, Хитрый Койот и Песня Луны. Не могу точно сказать, где они работали, но кажется, где-то на востоке. Чем они занимались, я так и не понял, но он всегда умел хорошо обращаться с числами. С тобой все иначе. Историю мне понять куда легче. Я не могу постичь смысл науки, которая не приносит прямой пользы.

Козодой рассеянно кивнул. В страхе перед подобной участью жил любой, кто благодаря каким-то особым талантам или способностям был принят в Консилиум. Ему становились доступны все чудеса и удобства цивилизации, но взамен он обязан был вести себя осторожно и никогда не бросать вызова установленному порядку, хотя бы случайно. Это касалось даже магистров. Никто не был настолько важен, чтобы не зависеть от кого-то, стоящего выше, и никто не стоял настолько высоко, чтобы его нельзя было заменить.

Козодой попытался припомнить этих двоих, но не смог. Впрочем, это было не важно. Что ему действительно хотелось бы знать — так это в чем именно они провинились, но этого ему не мог бы сказать никто, и меньше всего — они сами. При этом он ни минуты не сомневался, что их проступок по-настоящему серьезен. Даже самый мелочный и придирчивый начальник не смог бы отослать своих подчиненных, например, по личным причинам: процедура эта была слишком сложна и требовала подробного обоснования, которое потом еще перепроверялось вдоль и поперек. Слишком много усилий было вложено в каждого, кто достиг уровня Консилиума, чтобы упрощать этот путь.