Избранные произведения в 2 томах. Том 1. Саламандра - [56]

— Счастье, подлинное счастье, блаженство и богатство даст вам совсем другая женщина. Ее день на горизонте вашей жизни уже занялся. Та — никогда не станет вашей женой.

Последние слова слились с криком Хелены. Побелев словно полотно, она потеряла сознание, я едва успел ее поддержать.

— Пожалуйста, воды! — закричал я, беспомощно оглядываясь.

— Есть кое-что и получше, — отозвался рядом со мной спокойный голос дожа. — Верное средство.

И он поднес к лицу Хелены флакон с солями. Хелена тотчас же открыла глаза и, глубоко вздохнув, улыбнулась чудесной улыбкой:

— Где эта женщина? — спросила она, тревожно озираясь.

— Успокойтесь, — ответил дож, помогая мне отвести невесту в будуар для дам. — Ее уже нет здесь. В замешательстве, вызванном ее бестактным финалом, она ускользнула из дома… Авантюристка! — договорил он тихо, сквозь зубы.

У входа в будуар мы остановились. Хеленка исчезла за портьерой, мы с дожем направились в костюмную комнату для мужчин — пора возвращаться домой. По пути я поблагодарил своего спутника.

— Простите, кого мне благодарить за помощь и доброжелательность? — спросил я, останавливаясь под аркой входа. — Меня зовут Джевецкий.

В ответ дож снял маску, дружески протягивая руку.

— Ты, Анджей?!

— Да, я. Игра началась. Что бы ни случилось, помни: есть друг, всей душой преданный тебе, живо заинтересованный в твоей судьбе, во всяком случае, больше, чем ты полагаешь. До свидания, Ежи!

И пожав мне руку, он быстро сбежал по лестнице к выходу. А я отправился к Хеленке, помог им с матерью сесть в пролетку.

— До свидания, Ежи! — сказала она на прощание, протянув мне свою маленькую изящную ручку. — До свидания в субботу! Не забудь!

— До свидания, дорогая моя!

Пролетка отъехала, растаяла в предрассветной мгле.

Внезапно в свете фонаря, догорающего у ворот, передо мной возникла стройная, закутанная в плащ фигура незнакомки! Она схватила меня за руки и, сорвав маску, шепнула:

— И я жду в субботу. Люблю вас, вы мне обречены. Вот адрес.

И втиснув мне в руку визитную карточку, она исчезла в предрассветном полумраке.

Я долго стоял не в силах сделать и шага. В ушах звучали слова гадалки, звучали не терпящим возражения приказом, а пальцы судорожно сжимали белую жесткую карточку. Медленно, почти невольно, я поднял карточку к глазам и прочитал: Кама Бронич. Парковая, 6.

Женщина с моста Святого Флориана жила в доме Вируша!…

VIVARTHA

В четверг и пятницу я претерпевал все муки ада. Эти два дня решительно повлияли на мою жизнь, роковым образом предначертав будущие события. После бессонной ночи с пятницы на субботу, весь разбитый, я поднялся рано утром и посмотрел в окно на еще сонный мир; кленовый листок, медленно подгоняемый ветром, более противился натиску стихии, нежели я.

И все-таки — удивительное дело! — я ощущал себя в своей слабости счастливым, упоенным столь сладостным иссякновением воли и чувств. С гедонистическим легкомыслием, свалив ответственность неизвестно на чьи плечи, я отдался течению, все ощутимее увлекавшему в неведомое. Apre.s moi le deluge…

В одиннадцать я переоделся и отправился к Гродзенским. Здороваясь, прочел в глазах Хеленки беспокойство и неуверенность. Мой непринужденный и беззаботный смех быстро рассеял ее опасения; вскоре она развеселилась как дитя.

После обеда, около трех, настало время garden party. Нас оставили одних в огромном диком парке Гродзенских. Этот парк — не то сад, не то лес — уникален в своем роде. Некогда он был, кажется, частью Добецкой Пущи, тянувшейся на много миль и укрывавшей в своих зарослях бурную, глубоким яром протекавшую Дручь. Пущу выкорчевали, остались река и парк Гродзенских — останки минувшей славы лесных дебрей.

Семья Хелены с пиетизмом поддерживала первобытный колорит парка. И многокилометровый парк производил скорее впечатление леса. Лишь небольшой участок, непосредственно примыкавший, к усадьбе, был отдан во власть садоводческой цивилизации; ландшафты, годами не знавшие секаторов, неискалеченные порубками, жили буйно, дико и привольно. Никто не обкашливал заросших тропинок, не убирал завалов, не выкорчевывал пней от поваленных осенними бурями деревьев, не расчищал буреломов. В лесу осталось множество заповедных мест: мощные, вырванные с корнем деревья, засеки, недоступные, хищно ощеренные укосины ревниво оберегали лесные чащобы, и лес уже давным-давно сделался убежищем для всевозможного дикого зверья, не пуганного охотами, — зверь хоронился под защитой обрывов над Дручью.

В самой красивой юго-западной части парк пологим склоном сбегал к реке и далеко вдающимся клином врезался в излучину Дручи. Туда мы и направились с Хеленкой. Взявшись за руки — двое радующихся солнечному небу детей, — мы брели по старой, засыпанной листвой дороге. Ветви древних дубов простирались над нами, эхо далеко разносило их неспешную беседу.

Хеленка взяла меня под руку и, прислонясь головкой к моему плечу, задумчиво говорила:

— Как здесь чудесно, Юр, не правда ли? Все такое подлинное, торжественное…

— Душа векового леса, — бормотал я, жадно насыщаясь голубизной ее глаз. — Твой отец, Хеленка, наверное, очень любит природу.

— О да. Он боготворит природу как язычник. Часто целые дни бродит в самых отдаленных и глухих уголках и всякий раз приходит странно задумчивый, рассеянный, ничего не замечает вокруг.