Избранные произведения в 2 томах. Том 1. Саламандра - [48]

30 августа

Как это произошло? Каким образом? Каким образом? Как я мог? Ужасно, отвратительно!…

И все же это случилось, случилось непоправимое.

А дело было так.

Вчера, часов в одиннадцать вечера, я по обыкновению возвращался от Инес домой. Ночь была душная, светила луна. Я шел медленным шагом, все еще разнеженный, все еще чувствуя в жилах истому любовных услад. На одном из pontestopto, якорной дугой скрепляющем берега, я остановился и, опершись о балюстраду, наслаждаясь тишиной, загляделся в черные воды канала. Но вот у меня за спиной послышался шум. Я обернулся и увидел Ротонду. Она переходила мост и была уже в нескольких шагах от меня, прямая и безучастная, в надвинутой низко на глаза шлемовидной своей шляпке, левой рукой придерживая амфору на плече. На меня она, казалось, не обращала ни малейшего внимания, хотя в этот поздний час я был здесь единственной живой душой. Возможно, даже не видела меня? Прошла мимо как видение и стала отдаляться в сторону S. Felice.

Подстегиваемый любопытством, я последовал за нею, сохраняя приличную дистанцию. Так дошли мы до следующего моста, через Rio di Noale, затем Джина свернула налево, к побережью. Я задержался в тени углового дома, выжидая, пока она пересечет пустую безлюдную площадь, залитую лунным половодьем. Но как только силуэт ее исчез за изломом дома, я быстро одолел разделяющее нас пространство и снова пошел следом, держась от нее в нескольких шагах. Теперь уже не оставалось сомнений, что она возвращается к себе, во дворец бывшего своего возлюбленного.

Вскоре фигура ее растворилась в сумраке дворцового портика.

Осторожно, крадучись, подошел я к ближайшей колонне и, укрывшись за цоколем, окинул взглядом дворик. Прямоугольной формы, он был окаймлен галереями в мавританском стиле; посредине, окруженный купами папоротника, тихо шелестел серебристый фонтан. В другом конце перистиля я увидел исчезающую с глаз Ротонду.

Там, должно быть, пристанище смотрительницы дома, подумал я, там она и живет со своей матерью.

И я уже хотел было удалиться, но тут фигура ее снова появилась в поле зрения, озаренная бликами мерцающей луны. Со связкой ключей в руке она остановилась посреди дворика, казалось задумавшись; потом взошла по лестнице наверх.

Под прикрытием теней, отбрасываемых колоннами, я поднялся на второй этаж и через приоткрытую дверь проскользнул вслед на нею в одну из зал. Интерьер был выдержан в стиле раннего Ренессанса. В восторге забывшись при виде живописных шедевров, развешанных по стенам, я чуть было не выдал себя. К счастью, женщина была погружена в свои мысли. Я укрылся за ширмой рядом со старинным камином и оттуда наблюдал за ее действиями.

Она остановилась перед большим напольным зеркалом и сняла с головы свою несуразную шляпу. Мягкие, медно-золотые локоны хлынули на плечи сверкающим водопадом. Потом она поменяла освещение — в залу из-под абажуров люстры хлынул мягкий теплый пурпур.

Женщина подошла к оттоманке, стоявшей посреди комнаты, и стала быстро раздеваться. Фигура ее преображалась как по мановению волшебной палочки. Ниспадали пропыленные грязные лохмотья каждодневного ее одеяния, лег на пол диковинный кринолин, и вот уже красные снопы света озаряют роскошную медновласую красоту. Исчезла донна Ротонда, мрачное пугало, унылый зловещий призрак дремотной лагуны, — передо мной стояла Джина Вампароне, несчастное дитя венецианского простонародья, в уединении дворца расцветшее в чудную, любовью помраченную красавицу. Пред ликом горделивой, царственной своей наготы она преобразилась до неузнаваемости. Черты лица смягчились, суровости плотно сжатых губ как не бывало, влажным блеском затеплились темно-фиалковые глаза. Красота ее была совершенна. Таких женщин, должно быть, сподобился встречать в любимом своем городе божественный Тициан, такие являлись ему во вдохновенном видении «Donna Incomparabile…»

Насытив взор созерцанием собственной прелести, она снова стала одеваться. Но теперь уже в совсем другие одежды. В дорогое, изысканное платье, как бы уподобляясь одному из женских портретов, висевших прямо перед ней на стене.

В голубом парчовом платье с воротником, наподобие чаши тюльпана окаймлявшим прелестную ее шею, Джина походила теперь то ли на Лукрецию Борджа, то ли на роковую Беатриче, словно сошедшую под чарами заклинаний с одного из ренессансных полотен. Манящая улыбка заиграла в глазах, спорхнула на раскрытые лепестки губ и медленно растаяла в уголках рта. Припомнила ли Джина годы любви и счастья? Повторяла ли одну из сцен, в которой когда-то участвовала? Или именно так одевал ее он, стилизуя под образец итальянских красавиц?

Весь во власти чар, веявших от ее облика, я забыл об осторожности и вышел из своего убежища, охваченный изумлением и восторгом. На шорох шагов она обернулась и заметила меня. Отпрянув назад, закрыла лицо руками, затем опустила их, неподвижно прижав к телу, словно пытаясь укрыться маской Ротонды, наконец, под упорным моим взглядом, смятенно запылала как роза. Затем вдруг, протянув ко мне руки и обжигая огнем прекрасных своих глаз, прошептала в экстазе:

— Giorgio mio! Giorgio mio! Mio carissimo Giorgino!