Избранные произведения в 2 томах. Том 1. Саламандра - [28]

Он снова замолк, изучая кровавую ленту.

Гулко стучали колеса, освобожденные от земных пут: поезд удвоил скорость и с неистовой яростью пожирал пространство.

Вюр продолжал:

— Мы приблизились к апогею. Пусть каждый поудобнее сядет или лучше ляжет. Так… хорошо. — Он внимательно оглядел пассажиров, безропотно исполнивших его распоряжения. — Можно начинать. Внимание!…

Раздался адский грохот сокрушаемых вагонов, бешеный лязг кореженного железа, визг и скрежет болтов, буферов, звяканье цепей и разогнавшихся колес. С оглушительным треском в щепу крошились скамейки, выворачивались и рушились потолки, полы и стены, лопались трубы, резервуары, звенели провода, застонал отчаянный гудок локомотива…

Внезапно все смолкло, словно поглощенное самой землею, и зазвучал величественный, могучий, беспредельный гул…

И весь мир на долгое, долгое время погрузился в это гулкое извечное бытие, и, казалось, грозную песнь играют все земные водопады, и беспредельностью листвы шелестят все земные дерева… Потом все утихло, и над миром воцарилась великая тишина мрака. В пространствах немых и мертвых простерлись чьи-то невидимые ласковые руки и успокаивали, и утишали вечную печаль… И под нежной их лаской набежали мягким руном легкие волны, убаюкали, навеяли сон… Сладостный, тихий сон…

…

Профессор очнулся, недоуменно осмотрелся и обнаружил, что находится один в купе. Все вокруг сделалось неизъяснимо чуждым — необычным, неведомым, с чем еще только предстояло освоиться. К чуждому, однако, не так-то просто оказалось приспособиться — приходилось привыкать, что называется, ощупью. Похоже, оставался один выход — сменить «точку и угол зрения» на вещи. Рышпанс испытывал ощущение человека, выходящего к дневному свету после длительного путешествия по туннелю не менее мили длиной. Он протирал ослепленные темнотой глаза, как бы снимая мрак, заслонивший виденное ранее. Возвращалась память…

В мыслях одна за другой сменялись картины воспоминаний, предварившие… самое последнее: страшный гром, грохот, внезапный, заглушивший все впечатления удар…

— Значит, катастрофа! — мелькнуло неопределенно.

Профессор внимательно осмотрел себя, провел рукой по лицу, по голове — все в порядке! Никаких следов крови, никакой боли.

— Cogito — ergo sum! — заключил он.

Захотелось встать и походить по купе. Профессор опустил ноги и… повис в нескольких дюймах над полом.

— В чем дело? — пробормотал он удивленно. — Откуда невесомость? Чувствую себя легким, как перышко.

И он поднялся вверх под самый потолок.

— А где же остальные? — вспомнил он и опустился около входа в соседнее отделение.

И тут же натолкнулся на инженера, тоже парящего в нескольких сантиметрах над полом. Инженер от всего сердца пожал ему руку.

— Приветствую вас, сударь! Я вижу, вы тоже в разладе с законом тяготения?

— Ничего не поделаешь… — покорно вздохнул Рышпанс. — Вы не ранены?

— Боже сохрани! — заверил Знеславский. — Жив и здоров. Только что п р о с н у л с я.

— Ничего себе — п р о б у ж д е н и е. Хотелось бы сориентироваться, где мы, собственно, находимся?

— Я бы тоже не прочь кое-что выяснить. Мчимся, по-моему, с головокружительной скоростью.

Они выглянули в окно. Ничего не видно. Пустота. Лишь мощный холодный поток овевал вагон — поезд неистово мчался в пространстве.

— Странно, — заметил Рышпанс. — Ничего не видно. Повсюду пустота — вверху, внизу, впереди…

— Вот так феномен! Вроде сейчас день — светло, а нет ни солнца, ни тумана…

— Мы словно плывем… Который теперь час?

Оба взглянули на часы. Инженер поднял глаза на профессора и встретил такой же недоуменный взгляд.

— Не понимаю… Цифры слились в сплошную черную волнистую линию…

— И безумные стрелки плывут по ней, ничего не означая…

— Волны вечного бытия набегают одна за другой, без начала и конца…

— Нет больше времени…

— Посмотрите! — воскликнул Знеславский, показывая на противоположную стену вагона. — Через стену виден монах-аскет, помните, из наших единомышленников?

— Да, брат Юзеф, кармелит. Я с ним разговаривал. Вот и он нас заметил, улыбается и делает нам знаки. Что за парадоксальное явление! Стена прозрачна, словно стекло.

— Непрозрачности тел больше не существует, — сделал вывод инженер.

— Кажется, с непроницаемостью дело обстоит не лучше, — ответил Рышпанс, свободно проходя сквозь стену в другое отделение.

— В самом деле, — подтвердил Знеславский, следуя за ним.

Так они миновали несколько перегородок и в третьем вагоне приветствовали брата Юзефа.

Кармелит только что закончил «утреннюю» молитву и, укрепив душу, всем сердцем радовался встрече.

— Неисповедимы пути Господни! — говорил он, вознеся горе глубокие, задумчивые глаза. — Мы переживаем удивительные минуты: чудесное пробуждение. Хвала Предвечному! Где же остальные братья?

— Мы здесь, — раздалось со всех сторон, и через стены вагонов проникли десять человек. Люди самых разных профессий и общественного положения, среди них машинист и три женщины. Все невольно оглядывались в поисках Вюра.

— Нас тринадцать человек, — начал худой, с острыми чертами лица юноша. — Я не вижу мастера Вюра.

— Мастера Вюра здесь нет, — торжественно и сосредоточенно произнес брат Юзеф. — Здесь путевого сторожа Вюра не ищите. Загляните, братья, глубже в души свои. И, быть может, обнаружите его.