Избранные произведения. Том I - [48]

— Пяток на пенни.

Зная, что Линч живет в большой бедности, Стивен взял сигарету с признательностью. В молчании они курили несколько минут, и наконец вся компания в портике тоже смолкла.

— У тебя есть копия твоего доклада? — спросил Линч.

— А тебе нужно?

— Я бы хотел прочесть.

— Завтра вечером захвачу тебе, — сказал Стивен, поднимаясь по ступенькам выше.

Он подошел к Крэнли, который стоял, прислонясь к колонне и глядя прямо перед собой, и легким жестом тронул его за плечо.

— Мне надо поговорить с тобой, — сказал он.

Крэнли медленно повернулся и поглядел на него. Затем спросил:

— Сейчас?

— Да.

Они направились по Килдер-стрит, ничего не говоря. Когда они подошли к Грину, Крэнли сказал:

— Я еду домой в субботу. Может, мы дойдем до станции Харкорт-стрит? Я хочу посмотреть час отправления поезда.

— Хорошо.

На станции Крэнли очень долго разглядывал расписания поездов и делал таинственные выкладки. Затем он проследовал на платформу и продолжительно наблюдал, как перецепляют паровоз от товарного поезда к поезду пассажирскому. Паровоз пускал пары, оглушительно свистел и катил волны густого дыма к своду вокзала. Крэнли сказал, что машинист родом из его мест, сын одного сапожника из Тайнахили. Паровоз совершил серию неуверенных рывков и наконец приладился к поезду. Машинист высунулся сбоку и апатично смерил поезд неспешным взглядом.

— Я думаю, ты бы назвал его чумазым Джейсусом, — сказал Крэнли.

— Крэнли, — произнес Стивен, — я оставил Церковь.

При этих словах Крэнли взял его под руку, они вышли с платформы и спустились по лестнице. Как только они были вновь на улице, он ободряюще спросил:

— Так ты оставил Церковь?

Стивен передал всю беседу фраза за фразой.

— Так значит, ты уже совсем не веришь?

— Я не могу верить.

— Но в прежнее время ты мог.

— Теперь не могу.

— Если бы захотел, ты бы смог и теперь.

— Ну значит, не хочу.

— Но ты уверен, что ты не веришь?

— Абсолютно уверен.

— Почему ты не идешь к причастию?

— Потому что я не верую.

— А ты бы не причастился кощунственно?

— Зачем это мне?

— Ради матери.

— Не вижу, почему я это должен.

— Твоя мать будет мучиться. Ты говоришь, что ты не веришь. Гостия это для тебя кусочек простого хлеба. И ты бы не съел кусочек простого хлеба, чтобы не причинять матери страданий?

— Во многих случаях съел бы.

— А почему не в этом случае? Тебя разве что-нибудь останавливает от кощунства? Раз ты не веруешь, тебя ничто не должно.

— Погоди минуту, — сказал Стивен. — В данный момент совершение кощунства меня отталкивает. Я продукт католичества. Меня запродали Риму еще до моего рождения. Теперь я порвал цепи рабства, но я не могу вмиг избавиться от всех чувств, что были в моей натуре. На это потребно время. Но если бы возник случай крайней необходимости — например, речь шла бы о моей жизни — я бы совершил любую чудовищность с гостией.

— Многие католики сделали бы то же самое, — сказал Крэнли, — если бы речь шла об их жизни.

— Верующие католики?

— Ну да, верующие. Выходит, по тому, как ты себя проявляешь, ты верующий.

— Я совсем не из страха отстраняюсь от кощунства.

— Тогда из-за чего?

— Я не вижу оснований совершить кощунство.

— Но ты всегда исполнял пасхальный долг. Почему же меняться? Это ведь для тебя одна насмешка, комедия.

— Когда я ломаю комедию, это акт подчинения, публичный акт подчинения Церкви. Я не буду подчиняться Церкви.

— Даже если это только комедия?

— Это комедия с целью. Внешняя видимость сама по себе ничто, но она многое значит.

— Ты снова говоришь как католик. Гостия это ничто по внешней видимости — кусок хлеба.

— Согласен: и все равно я настаиваю на непокорности Церкви. Больше я подчиняться не буду.

— Но разве нельзя быть подипломатичней? Разве ты не можешь быть в сердце бунтарем и следовать форме из презрения? Ты бы мог быть бунтарем духа.

— Любой, у кого восприимчивая натура, не может долго так делать. Церковь знает, чего стоит служить ей: священник должен каждое утро гипнотизировать себя перед дарохранительницей. Если я каждое утро буду вставать, подходить к зеркалу и говорить себе: «Ты — Сын Божий», через год мне понадобятся апостолы.

— Если ты можешь сделать, чтобы твоя религия давала такую же отдачу, как христианство, я тебе посоветую каждое утро вставать и подходить к зеркалу.

— Это было бы отлично для моих наместников на земле, но мне самому распятие причинило бы некоторые неудобства.

— Но тут, в Ирландии, если ты будешь следовать новой своей религии неверия, ты рискуешь быть распятым, как Иисус, — пускай не физически, а социально.

— Только есть разница. Иисус к этому относился легко. Я так легко не дамся.

— Как же ты можешь сулить себе подобное будущее и при этом бояться устроить всего-то навсего маленькую комедию в церкви?

— Это уж мое дело, — сказал Стивен, похлопав себя по лбу.

Подойдя к Стивенс-Грин, они перешли через улицы и стали прогуливаться по площадке, огражденной цепями. Несколько рабочих со своими подружками, пользуясь темнотой, раскачивались на цепях, словно на качелях. Аллея была безлюдна, лишь в отдалении, предупрежденьем для всех, прямо под снопом лучей газового фонаря, высилась металлическая фигура полисмена. Проходя мимо колледжа, оба молодых человека как по команде подняли взгляд к темным окнам.