Избранные произведения. Том I - [10]

— Я об одном тут мечтаю — вернуться в Дублин, больше я ничего не хочу.

— А как ты тут развлекаешься? — спросил Стивен.

— Развлекаешься! Ты тут не можешь. Тут нету ничего.

— Но иногда ведь у вас концерты? В день моего приезда я видел какие-то афиши насчет концерта.

— А, с этим все уже. Патер Лохан наложил тяжелую лапу — как же, приходской пастырь.

— Почему это он?

— Ты лучше его спроси. Он говорит, его прихожане не желают куплетов и канканов. Если они хотят приличный концерт, они могут его устроить в школе. Ну, он их так приструнил, я тебе доложу.

— А, вон тут что!

— Они тут его до смерти боятся. Если он вечером заслышит, что где-то в каком-то доме поздно танцуют, стучит в окно, — и раз! — свеча мигом гаснет.

— Ну и дела!

— Факт. И знаешь, у него есть коллекция женских шляпок.

— Шляпок!

— Вот-вот. Вечерком, когда девочки выходят гулять с солдатами, он тоже выходит и, если поймает какую-нибудь, срывает шляпку с нее и уносит домой к себе, а тем, кто потом приходит, просит отдать, уж он им прописывает пилюлю!

— Какой славный малый!.. Слушай, нам пора уже. Я думаю, еще увидимся.

— Заходи завтра, ладно? У меня короткий день будет. И знаешь, кстати, я тебя познакомлю тут с моим другом — очень приличный парень — в газете служит, в «Икземинер». Тебе он понравится.

— Отлично. До завтра!

— Пока! Приходи часа в два.

По дороге домой Стивен начал задавать Дэну вопросы, а тот притворялся, будто не слышит их; если же Стивен проявлял настойчивость, он отделывался самыми краткими ответами. Было ясно как день, что он не желает обсуждать своего духовного наставника, и Стивену пришлось отступить.

За ужином в этот день мистер Фулэм был настроен общительно, и он начал явственно направлять нить беседы к Стивену. Его метод «втягивать» собеседника был не самым тактичным методом, но Стивен, видя осуществляемую стратегию, ждал, пока к нему обратятся прямо. К ужину был приглашен сосед, некий мистер Хеффернан. Мистер Хеффернан далеко не разделял воззрений хозяина, и потому в этот вечер разгорелись оживленные споры. Сын мистера Хеффернана изучал ирландский язык, ибо он считал, что ирландцам следует говорить на своем родном языке, а не на языке своих завоевателей.

— Но в Америке, где такая свобода, какой Ирландия вообще вряд ли достигнет когда-нибудь, люди совсем не возражают против английского языка, — сказал мистер Фулэм.

— Американцы другое дело. У них нет языка, который они могли б возродить.

— Что до меня, то я не возражаю против моих завоевателей.

— Потому что вы при них занимаете хорошее положение. Вы не труженик. Вы пожинаете плоды работы националистов.

— Пожалуй, вы мне начнете сейчас говорить, что все люди равны, — заметил иронически мистер Фулэм.

— Что же, в этом есть смысл.

— Скорей бессмыслица, дорогой сэр. Наши соотечественники не ведают ничего о Реформации, как они ее называют, и я надеюсь, [это] они пребудут в том же неведении о французской революции.

Мистер Хеффернан вернулся к исходной теме:

— Но им бы заведомо не повредило узнать кой-что о своей собственной стране — о ее традициях, истории, языке!

— Для тех, у кого масса досуга, это может быть и неплохо. Но я, как вам известно, противник всяческих подрывных движений. Наш жребий бесповоротно с Англией.

— Юное поколение с вами не согласно. Мой сын, Пэт, сейчас обучается в Клонлиффе, и как он мне рассказывал, там все семинаристы, а им завтра быть нашими священниками, имеют такие настроения.

— Католическая Церковь, дорогой сэр, никогда не будет подстрекать к мятежу. Но здесь вот с нами один из юного поколения. Пускай он выскажется.

— Я совершенно равнодушен к принципам национализма, — сказал Стивен. — У меня достаточная личная свобода.

— И вы не чувствуете никакого долга перед родиной, никакой любви к ней? — вопросил мистер Хеффернан.

— Честно говоря, нет.

— Но в таком случае вы живете как животное, лишенное разума! — воскликнул мистер Хеффернан.

— Мой собственный разум, — отвечал Стивен, — для меня более интересен, чем вся страна.

— Вы думаете, пожалуй, что ваш разум важней Ирландии!

— Именно так я думаю.

— У вашего крестника странные идеи, мистер Фулэм. Позвольте спросить, это иезуиты вас научили этому?

— Иезуиты научили меня другому — читать и писать.

— Но и религии также?

— Естественно. «Какая польза человеку, если он приобретет целый мир, а душу свою потеряет?»[8]

— Никакой пользы, безусловно. Это совершенно так. Но человечество предъявляет требования к нам. У нас есть долг по отношению к ближнему. Мы восприняли заповедь любви.

— Да-да, я это слышу каждое Рождество, — молвил Стивен. Мистер Фулэм рассмеялся на это, но мистер Хеффернан был уязвлен.

— Возможно, я прочел меньше, чем вы, мистер Фулэм, и даже меньше, чем вы, молодой человек, но я верю, что благороднейшее чувство любви у человека, после любви к Богу, это любовь к родине.

— Иисус был другого мнения, чем вы, мистер Хеффернан, — сказал Стивен.

— Вы произносите очень дерзкие речи, молодой человек, — произнес мистер Хеффернан тоном неодобрения.

— Я не боюсь высказываться открыто, — отвечал Стивен, — даже по поводу приходских священников.

— Вы еще слишком молоды, чтобы поминать Имя Святое с такой легкостью.