Избранные произведения писателей Тропической Африки - [8]

— Жирные яйца, худые яйца! Ага!

И хотя он все еще продолжал всхлипывать, теперь его тяжкое немое горе выхлестнулось в истерической издевке над врагом. Но испуг убийцы уже прошел, уступив место радостному облегчению. Что-то, закупоренное в его мошонке и убивавшее его мужские достоинства, наконец прорвалось наружу, и вот, несмотря на унижение и позор, Сплющенного охватила безудержная радость, превратившая его горделивую походку в припрыгивающую, гротескную поступь марионетки.

— Ага, уродина, ага, ага! — снова громко завопил мальчишка.

Официантка из кафе «Калифонийская луна» презрительно посмотрела на Сплющенного, за которым тащились остальные мужчины, и, длинно сплюнув им вслед, сказала:

— Убийцы. — Она говорила негромко. — Убийцы. А и всего-то им надо — пожрать.

Мальчишку уже снова душили слезы, и он опять затянул свои плаксивые объяснения, которых так никто и не выслушал. Но сейчас это была не истерика, и он не тщился захохотать сквозь рыдания.

Сразу же, как только шоссе освободилось, сзади раздался нетерпеливый гудок, и его подхватили другие машины. Впереди бензовоз компании «Шелл» загородил почти всю ширину шоссе своей громоздкой и длинной цистерной. Объехать его казалось невозможным, но все же какой-то человек на «хонде» изловчился вывернуть из ряда машин и теперь уверенно пробирался вперед, ухмыляясь и прощально махая рукой всем водителям, которых обгонял. Уже проехав мимо Хуаны, он оглянулся и посмотрел на нее. Она тоже помахала ему, и, самодовольно улыбнувшись, он исчез впереди. Наконец бензовоз сдвинулся с места, за ним потянулся остальной транспорт, и Хуана, включив первую передачу, медленно поехала в длинной веренице машин по улице, ведущей к шоссе на Тему. Особенно спешившие и нетерпеливые водители — у большинства из них были светло-серые «пежо» и новенькие белые «мерседесы» — выезжали вправо и, прибавляя скорость, старались обогнать медлительный бензовоз. Хуана, пропуская их, жалась к тротуару и внимательно присматривалась к окружающей ее жизни. На выезде из городка, за последней бензоколонкой, виднелся закрытый винный завод — чьи-то несбывшиеся мечты.

Хуану обогнал еще один человек — на скорости, которая говорила о том, что он полностью уверен в своей машине. Он плавно обошел еще двух водителей, минуту висел на хвосте у бензовоза, потом, выбрав короткое мгновение, когда встречный поток транспорта прервался, скользнул мимо бензовоза и резко вильнул влево, чтобы не столкнуться со встречным автобусом. Две ехавшие за бензовозом машины тоже вскоре его обогнали, и Хуана не спеша поехала сзади. В районе Теши, за военным полигоном с его нумерованными мишенями на фоне голубеющего в отдалении моря, ярко освещенного послеполуденным солнцем, шоссе было широким, и машины шли быстро, но люди все же часто перебегали дорогу, и однажды жесткие молодые глаза полоснули сквозь стекло приближающуюся Хуану, но их враждебность туманилась не по возрасту ранним сознанием, что мгновенная смерть под колесами автомобиля в общем-то не слишком большая беда.

А потом, выезжая из-за крутого поворота, Хуана вдруг увидела маленький мячик, скачущий через шоссе перед самым бензовозом, а когда на дорогу выскочил ребенок, она, зажмурив глаза, инстинктивно нажала на тормоз. И сразу же услышала тяжкое содрогание тормозящего на полном ходу бензовоза. Когда она решилась посмотреть вперед, ребенок, скованный леденящим страхом, необычайно медленно подбегал к обочине и, попытавшись перепрыгнуть через дренажную канаву, шлепнулся на ее противоположный откос, поросший сухой колючей травой. Бензовоз стоял посредине шоссе, а злющий шофер, выпрыгнув из кабины, приближался к мальчишке — и явно не с добрыми намерениями. Но ребенок уже успел выкарабкаться из канавы, и к нему уже подбегала перепуганная женщина, только что, видимо, стоявшая у плиты: с ее рук капало красное пальмовое масло. Ребенок, всхлипывая, бросился к матери и спрятал лицо в ее накидке, а она обхватила его голову руками, на которых, так же как на обнаженной шее, вздулись, вероятно от пережитого ею ужаса, пульсирующие вены. Но шофер неумолимо приближался к ребенку, и тут женщина наконец-то его заметила.

— Господин, — сказала она по-акански, и Хуана стала напряженно вслушиваться, чтобы понять, о чем говорит женщина, — прости его. Ведь он ребенок. У тебя тоже, наверно, есть дети. Прости его, господин, он просто несмышленыш.

Лицо матери еще сковывал страх, но она заставила себя улыбнуться, чтобы хоть немного задобрить разозленного шофера. А тот, казалось, уже забыл о ребенке, и злость в его лице сменилась презрением.

— Тоже мне, — сказал он нарочито медленно, стараясь побольнее обидеть женщину, — мать! Ну скажи, какая из тебя мать? Какая ты мать, если твой ребенок играет со смертью, а тебе хоть бы что? Ну какая из тебя мать?

Женщина продолжала через силу улыбаться.

— Да, господин, это я виновата, пожалей его, господин. Ведь он ребенок!

— А ты дура безмозглая! — заорал шофер.

— Ругай меня, господин, — сказала женщина. — Я приму все твои проклятья за то, что ты спас моего ребенка. — Улыбка уже сползла с ее лица, но в нем не было ответной злобы — только трезвая и спокойная покорность. — Его отец работает в Теме. С раннего утра до позднего вечера. Мне надо приготовить ему поесть. Надо постирать. А тут ребенок. Ну и что я могу ему ответить, когда он говорит, что хочет поиграть?