Избранные произведения писателей Тропической Африки - [33]

Образы вооруженных людей, испуганных птиц, мечущихся над саванной, и сонмы яростных насекомых, в смертельной схватке разгрызающих хитиновые панцири врагов, кружились в уме Баако, когда ему вдруг послышалось, что кто-то постучал в дверь.

— Войдите, — крикнул он, но продолжал читать, пока не кончил абзац.

— Ты занят? — услыхал он голос Квези. — Извини, пожалуйста. — Но Баако уже дочитал до красной строки и, заложив в книгу карандаш, закрыл ее.

— Да нет, — ответил он, — входи. — Потом, приподнявшись на постели, добавил: — Присаживайся. Мне вовсе не обязательно в один прием дочитывать ее до конца.

— Да, большая книга, — сказал Квези. Баако глянул вниз и автоматически прочитал знакомые слова: «Дорис Лессинг. Золотой дневник». Глаза, заполняющие всю обложку, пристально смотрели на него, и их застывшая одержимость дополняла смысл заглавия.

— Ну, как дела? — спросил Баако, подбадривающе улыбаясь свояку. Тот казался расстроенным.

— Может, пройдешься со мной? — попросил он. — Мне позарез надо выпить. Где угодно, только чтоб не дома.

Они спустились с холма к улице Виннеба, миновали кинотеатр «Орбита», перешли на другую сторону, потом свернули влево и дошли до кафе «Серебристый метеор». Оно открылось совсем недавно, но завсегдатаи уже по-приятельски тыкали бармена в брюхо и называли Жирным Бонтоссом. Квези выбрал место подальше от стойки, где свет был не очень ярким, а между столиками оставались широкие проходы, и, когда бармен подошел к ним, он заказал пиво, потом поглядел на Баако, и тот попросил принести ему имбирной воды, вызвав у бармена улыбку снисходительного презрения. Как только бармен отошел, Квези покачал головой и негромко сказал:

— Не умею я отказывать женщине, особенно если она просит меня о чем-нибудь с глазу на глаз. Никогда не могу понять, права она или болтает чушь. Да и какая разница, ведь я в любом случае со всем соглашаюсь.

Бармен принес им напитки, и тут в кафе вошел еще один человек — молодой, с очень красивым, хотя и грустным, несмотря на юношескую свежесть, лицом, одетый в узкие брюки и черную рубашку с белой полоской на нагрудном кармане. В солнечном прямоугольнике дверного проема резко выделялось его блестящее черное лицо и белки глаз, иссеченные красноватыми прожилками.

— Э, Букари, — заорал бармен, — неужто это ты опять?

— Да, Бонтосс, опять я, — удрученно сказал молодой человек.

— Ну, и что мы теперь будем пить? — Казалось, бармен искусственно подогревает свою радость, чтобы подбодрить молодого человека.

— А, да какая разница, Бонтосс… что-нибудь самое убойное. — Молодой человек сел за столик неподалеку от Баако и Квези.

— Ну, человек должен сам выбирать себе смерть, — с громким смехом сказал бармен, и люди за столиками радостно подхватили его слова:

— Во-во, Бонтосс, правильно! Уж что правильно, то правильно.

— Так чего тебе принести, Букари? Джина? Виски? Рома? Водки?

— Да что под руку попадется… Виски, — все же выбрал молодой человек. Через минуту бармен подошел к его столику с бутылкой виски и стаканом. Когда он крикнул официантке, чтобы она принесла льда и воды, молодой человек досадливо отмахнулся и сказал: — A-а, какая там вода, не надо мне никакой воды! — С проворством умалишенного он налил стакан неразбавленного виски, залпом осушил его и сейчас же повторил эту операцию еще два раза. Бармен схватил его за руки.

— Что с тобой, Букари? — спросил он. — Какая такая беда? — Молодой человек не ответил. — Нет, это не дело — напиваться до смерти, да еще в одиночку. — Молодой человек опять промолчал. Тогда бармен подхватил бутылку с остатками виски и пошел было к стойке. Теперь в зале стало тихо, все замолчали и сочувственно смотрели на молодого человека. А он вдруг упруго вскочил на ноги, одним прыжком нагнал бармена, с неодолимой силой схватил его за плечи, повернул и вырвал бутылку.

— Да пойми ты, — бешено крикнул он, — у меня же ничего больше не осталось! — Он начал наливать себе виски, и в этот момент Квези снова обратился к Баако:

— Ты ведь знаешь, что мне сказала Араба.

— Ну, а как ты решил поступить?

— Ужасно это все сложно… Сразу и не разберешься, — ответил Квези. — Ты же знаешь, чего она хочет.

— Она говорила, что попросит у тебя разрешения.

— Ужасно это было сложно. Она мне, значит, и говорит: все, мол, так делают. Ну что ей ответишь?

— Ребенок недоношенный. Вам надо его очень беречь.

— Так-то оно так, — проговорил Квези, — а все-таки…

В это время послышался звон разбитого стекла, и Баако машинально оглянулся. Молодой человек, которого называли Букари, резко оттолкнул столик, бутылка со стаканом полетели на пол и разбились вдребезги, а молодой человек безвольно сполз со стула. Никто не успел его поддержать. Он ударился головой о край стола и рухнул на пол. Было очевидно, что он не в состоянии сделать ни одного осмысленного движения. Упав, он угодил лицом в осколки, и какая-то женщина, сама немного пьяная, подскочила к нему, чтобы помочь встать. Но ей удалось приподнять только его голову, да и то лишь на секунду, а потом он снова ткнулся лицом в осколки, и женщина, увидев сочащуюся кровь, громко зарыдала. Трое подбежавших мужчин поставили молодого человека на ноги, и, когда они попытались вытащить хотя бы самые крупные осколки, вонзившиеся в его лицо, он болезненно застонал.