Избранные произведения писателей Тропической Африки - [24]

Нижняя простыня была влажной, но Баако уже пригрелся под одеялом и чувствовал себя вполне сносно. За окном снова завыла собака; ее вой постепенно становился все горестней и тоньше, а потом перешел в жалобное тявканье, утонувшее через несколько минут в шуме проезжающей машины, и шум этот, как показалось Баако, поглотил все ночные звуки, и сумрак комнаты, и неясное небо за окном, и все его мысли, потому что он уже засыпал.

Наутро он первым делом отправился в душ. Сероватый свет, сочащийся через боковое оконце, помог ему рассмотреть кусочек зеленого мыла и белое, истончившееся от старости, но сухое полотенце. Вымывшись, он пошел в главное здание. Вместо ночного дежурного за конторкой сидела молоденькая девушка в светло-каштановом парике и с лиловым от губной помады ртом. Небольшие стенные часы, висящие рядом с конторкой, показывали двадцать минут одиннадцатого. Девушка разговаривала по телефону.

— Я приехал сегодня ночью, — сказал ей Баако. — Когда мне надо освободить номер?

Девушка досмеялась в трубку, потом прикрыла ее ладонью и с явным раздражением ответила:

— В двенадцать.

Потом она снова стала слушать своего телефонного собеседника, прихихикивая и ойкая — то ли от удивления, то ли от восторга.

— Я хотел бы позвонить, когда вы кончите разговор, — сказал Баако.

Но девушка уже совершенно забыла о нем. Прождав минут десять, Баако вышел на улицу и остановил такси.

— Гана-банк, — сказал он водителю.

— Это на Центральной улице?

— Мне нужно в правление.

— Угу, — сказал водитель. — Там у них самая большая контора.

— Ну, так везите туда.

Поездка была очень короткой. Когда они приехали, Баако протянул водителю доллар, и тот дал ему сдачу — две крупные монеты. Баако вышел из машины. Справа от него, под тенью деревьев, толпились бойкие мальчишки, наперебой предлагая редким покупателям шариковые ручки; чуть дальше неровной шеренгой стояли женщины, торгующие фруктами, лепешками и хлебом; тут же сновало множество нищих. Банк возвышался слева, за большой автостоянкой. Ряды машин и золоченые решетки на окнах банка ослепительно сияли в лучах полуденного солнца. В ячеях решеток поблескивали древние скульптурные символы: двойные стручки какао, золотые гирьки Ашанти в виде фигурок животных, жезлы вождей всех семи аканских кланов, ритуально скрещенные мечи королевских палачей, слоны и пальмы, рельефно выполненные рулоны кенте, резные табуреты вождей, фигуры предков аквааба и многоликий паук Ананси, застывший в разных позах на радиальных или обводных нитях своей паутины.

Молодой клерк в белой рубашке и полосатом галстуке подвел Баако к лифту, такому новенькому, что в нем еще не выветрился запах краски, поднялся с ним на третий этаж и, пропустив его вперед, махнул рукой вдоль длинного затененного коридора.

— Он в кабинете номер три, — сказал клерк.

— Благодарю вас, — сказал Баако.

Баако постучал в дверь и, услышав энергичное «Войдите!», открыл ее. Он очень волновался. Переступив порог комнаты, он услышал жужжание кондиционера и ощутил струю прохладного воздуха. Напротив двери, за большим столом, сидел мужчина, разговаривающий — явно не о делах — с молодой женщиной. Баако сначала увидел только ее спину и парик. Но вот мужчина встал, и у Баако отлегло от сердца. Хозяин кабинета не был точной копией Бремпонга.

— Боже мой… Баако!

— Привет, Фифи, — сказал Баако.

— Вот это да! — заорал Фифи. — Когда же ты приехал?

— Вчера вечером.

— Так слушай, парнище, что ж ты меня не известил? Твоя мать сказала, что ты поживешь в Европе и приедешь только через месяц.

— Я передумал.

— Слушай, Баако, так ты же теперь американец, — воскликнул Фифи, оглядывая его с головы до ног. — Только тощий. — Женщина засмеялась, и Фифи торопливо обернулся. — Ой, прости, Кристина, ведь это же Баако, Баако Онипа.

— Который был в Америке? — спросила женщина. Ее глаза искрились улыбкой.

— Баако Онипа у нас один, — смеясь, ответил Фифи.

— Ох, Фи-и-иф, — томно проговорила женщина, — всегда ты надо мной смеешься. — Потом она протянула Баако маленькую руку и все так же томно сказала: — Поздравляю с приездом, побывавший странник.

Она источала атмосферу соблазна. Ее слова как бы всплывали со дна дремотного омута, из которого она сама не хотела выныривать, так что каждый слог, словно пузырек воздуха, с хрустальным звоном медленно всплывал на поверхность. Ее движения были необычайно плавными. Когда она моргала, ее ресницы опускались и подымались с неспешной грацией, будто доставляя ей чувственное удовольствие.

— Ты еще не виделся с матерью? — спросил Фифи.

— Нет еще, — ответил Баако. — Я даже не знаю, где она теперь живет.

— Ты не знаешь номера ее дома? — рассеянно переспросил Фифи и потом добавил: — Вот-вот, я все время об этом твержу. Они никак не соберутся пронумеровать дома. Чтобы не было неразберихи.

— Скоро пронумеруют, — сказала Кристина. — Году в две тысячи девятьсот… лохматом. — Она протяжно вздохнула. — Ну что ж, Фиф, мне пора.

— Когда мы увидимся? — спросил ее Фифи.

Кристина лениво рассмеялась.

— Когда угодно — если ты и правда этого пожелаешь, — неспешно сказала она, и ее ресницы опустились, — и если твоя жена согласится, чтобы ты слегка отдохнул… и разрешит тебе прокатить кого-нибудь на твоей прекрасной машине… и истратить немного денег… и попользоваться тобой… Тебя-то она уж точно ни с кем не хочет делить… А я что, я в любое время.