Избранные письма разных лет - [14]

Ближе к делу, чтобы и не отрывать у Вас времени, и чтобы иметь мне физическую возможность дописать Вам письмо: я так слаб от этой собачьей жизни, которая, как кошмарный <сон>, длится после нашего послевоенного разоренья, что все у меня валяется неоконченным. Стихи, статьи для Вас, срочные письма тоже.

Так вот: предлагаю Вам купить у меня мой перевод «Кристабель» Кольриджа[235]. Но купить как мои стихи, т. е. по 35 центов, а не по линейке[236]. Что такое «Кристабель», Вам известно. Около 750 строк стихов. Ну, конечно, она была напечатана — при царе Горохе в 1921 году[237]. Никому в эмиграции, да и мало кому в Сов. России этот первоначальный текст не известен. За четверть века я все время его время от времени улучшал. Улучшал, имея в виду не напечатать у Вас или где, а чтобы включить в тот воображаемый посмертный или предсмертный том лучшего, что было мной сделано. Теперь я на все эти предсмертности[238] и посмертности плюнул — не до того. Но вещь есть вещь. Я очень дорожу все-таки и сейчас своей стихотворной подписью — напр<имер>, у меня лежит штук сорок новых стихотворений, которые я не пошлю Вам и никуда вообще, т. к. не удовлетворен ими. «Кристабель» вещь первоклассная (не говорю уж о самом Кольридже, — первоклассная как передача его).

Чтобы дать Вам понятие о качестве перевода, прилагаю заключение, оставшееся нетронутым, как было [239], и которое М. Лозинский, прочтя, развел руками: я бы так перевести не мог. Наверное, у Вас в библиотеке найдется Кольридж: дайте себе труд сличить оригинал и мои стихи.

Пишу все это для того, чтобы подчеркнуть, что Вы никак не погрешите ни перед русской литературой, ни перед издателями «Нов<ого> Журнала», оплатив по той же оценке, что, скажем, стихи Ир. Легкой или Глинки[240], столь длинный перевод. Что Вы лично думаете о значении моей поэзии, я не знаю в точности. Но достаточно будет, если Вы отнесетесь к моему предложению-просьбе «исторически литературно». Какой-то период времени оплата этого перевода даст возможность Георгию Иванову не подохнуть и не впасть в отчаянье. Ну и переберите русскую поэзию за последние четверть века… Ох, не сочтите эти слова за самоупоенное хвастовство. Мне, ей Богу, давно «все равно». Но все-таки, все-таки.

Воспоминания, о которых была недавно речь, я писать пока не могу. Я не могу продолжить того, что было послано и из-за забастовки и не дошло. М. б., если подлечусь, если Фонд пришлет деньги[241], приймусь за это. Поэтому-то я и предлагаю Вам «Кристабель». Это «товар», за который я ручаюсь и который делает мне честь как поэту. Пожалуйста, сообщите мне Ваш ответ через Гуля. Тогда я сейчас же par avion пришлю Вам текст. Целую ручки Вашей такой милой супруге, имя отчество которой, увы, я забыл. О Вас всегда вспоминаю очень дружески, очень «нежно». И как жаль, что когда нам удается встретиться, обстоятельства складываются так глупо.

Ваш Георгий Иванов .

КРИСТАБЕЛЬ

Заключение II части

Маленький ребенок, слабый эльф,

Поющий, пляшущий для себя самого,

Нежное созданье, краснощекий эльф,

Нашедший все, не ища ничего,

Наполняет радостью наши сердца,

Делает светлым взор отца.

И радость так полна и сильна,

Так быстро бьет из сердца она.

Что избыток любви он излить готов

Непреднамеренной горечью слов.

Быть может, прекрасно связать меж собой

Мысли чуждые одна другой.

Улыбаться чарам, чей страх разбит,

Забавляться злом, которое не вредит…

Быть может, прекрасно, когда звучат

Слова, в которых слышен разлад,

Ощущать, как в душе любовь горит.

И что ж, если в мире, где грех царит

(Если б было так — о, горе и стыд!),

Этот отзвук сердец людских

Лишь от скорби и гнева родится в них,

Только их языком всегда говорит!

— сравните с подлинником — конец поэмы. Сравните и смысл, и музыкальную передачу, и «непередаваемость» того и другого.

30.Р.Б.Гулю [242]

<Конец ноября 1953>

5, civ. Charles de Gaulle

Montmorency (S et O)

Дорогой

Роман Борисович,

И<рина> В<ладимировна> получила рукопись[243] и просит поблагодарить Вас за быстрое исполнение ее просьбы. Прилагаю письмо к М. М. Карповичу[244]. Оно не заклеено, чтобы Вы могли осведомиться, в чем дело. Очень рассчитываю и на этот раз на Вашу любезную исполнительность и скорый ответ. Я очень хотел бы прислать Вам рукопись и получить за нее просимые деньги до праздников, чтобы не сидеть без гроша в «мертвые дни» — время, когда французы веселятся, богатые русские уезжают и жить еще поганее, чем обычно.

Я болен, болен и болен. В «Кристабели», которую предлагаю, есть — символически — сходство с — ужасными — посмертными стихами Бунина 1910—1953[245]. Мои правда «малость» повыше сортом. Но возможно, что и я сдохну ко дню, когда они появятся — тогда уж тоже на первой странице!

Хорошо. Я бы написал Вам, собравшись с силами, поподробнее. Но опыт последнего времени показал, что «дружеская переписка», завязавшаяся было между нами, Вами отклоняется. Увы, ощущаю Вас как в высшей степени внимательного и исполнительного члена редакции… Но что касается прочего, чувствую вдруг возникшую «стенку». Жалею, что так. И не знаю, чему это приписать. Т. е. какая кошка вдруг пробежала между нашей так мило и неожиданно наладившейся — чтобы оборваться — «эпистолярной дружбой».