Избранные письма. 1854-1891 - [35]
Публикуется по автографу (ЦГАЛИ). Частично опубликовано в журнале «Русское обозрение». 1894. Ноябрь. С. 391, 392.
64. Е. А. ОНУ. 24 марта 1877 г., Оптина Пустынь
Madame Onou! Mad(ame) Onou! Madame Onou!
Prouvez done qu’on а ей raison de dire: «се que femme veut — Dieu le veut!». Il faut que je suis nomme a Constantinople! Soyez done femme! Ayez donc des etrailles pour moi; je n’exige pourtant de vous ni les entrailles d'une mere, ni meme celles d'une epouse tres eprise de son mari. Non! N’ayez pour moi les bonnes et fideles entrailles que j'eusse eu (правильно ли?) pour vous et pour votre mari si, par hasard, vous etiez a Kozelsk sans place et surtout sans M. de Jomini et moi a Petersbourg a cote de quelqu’un dans le genre de votre oncle. Vous avez juste assez d'esprit et d’imagination pour comprendre que je me serai mis en quatre pour vous etre utile. Mais puisque c’est decide depuis longtemps que vous etes moins bonne que moi — mettez vous en deux, cela suffit.
J’ai eu un moment l’idee deer ire aussi au Prince Gortchakoff lui meme, pour lui rappeler l’histoire de mа mere, mais j’y ai renonce sur le champ. J’ai eu peur de gater l'affaire par quelque exces de zele, et j’ai pjrefere livrer la question a son developpement naturel sous les auspices de M. votre oncle.
Je n’ecris rien a M. Ignatiew, mais j’ecrirai une lettre respecteuse a Madame, en la priant de me rappeler au souvenir du General. Enfin, comme il ne s’agit que de la sincerite de M. de Jomini, dont je ne doute pas et votre activite en ma faveur (dont je doute un peu), mais surtout de la volonte de Dieu qui peut inspirer a tout le monde des bons sentiments pour moi, je termine cette petite lettre le coeur un peu gros, mais l'esprit tranqulle.
Adieu! Adieu! Adieu!
Mes respects profonds a Mad. la baronne; mi lie choses a M-lle Perdicary; j’embrasse Marika (qui m’a tout a fait oublie); j’embrasse Aleko (любопытный носик), j’embrasse Marie-Therese; je les aime et je les benis.
Adieu, Madame Onou.
Votre devoue C. Leonti ew.
P. S. Ne croyez pas que j’ai oublie Афина pas meme pour un instant! Mais s’est par egard pour le voisinage du nom de votre respectable tante, que je ne la cite qu’au post-scriptum. «Fleur des jardins d’Alep, que Bulbul en choisit pour chanter et languir sur son calice ouvert!; Voila un pale rayon de soleil du Bosphore qui perce dans la brume affreuse de notre detestable capitale.
Впрочем, теперь Страстная неделя. Поэтому продолжать не буду. Право, я бы ей на приданое дал, если бы меня сделали Генер(альным) Консулом в Царьграде! Никогда не забуду, как она мне с дочерним чувством и улыбкой чинила перчатки!
Перевод:
Мадам Ону! Мадам Ону! Мадам Ону!
Докажите же наконец, что справедливо говорят: «Чего хочет женщина — того хочет Бог!» Необходимо нужно, чтобы меня назначили в Константинополь! Войдите же в мое положение; впрочем, я не требую от Вас ни чувства матери, ни тем паче супруги, страстно увлеченной своим мужем. и даже того надежного и доброго отношения, которое я выказал бы Вам и Вашему супругу, если бы по какой-либо случайности Вы оказались в Козельске без места и, главное, без г-на Жомини, а я был бы в Петербурге возле кого-либо наподобие Вашего дядюшки. У Вас достанет ума и воображения понять, что я разорвался бы на четыре части, чтобы помочь Вам. Но поелику давно уже решено, что Вы не столь добры, как я, — разорвитесь надвое, сего будет достаточно.
На какое-то мгновение мне пришла мысль написать к самому князю Горчакову и напомнить ему историю моей матушки, но я сразу же отказался от этого. Побоявшись испортить дело излишним усердием, я предпочел оставить все своему естественному развитию под покровительством Вашего дядюшки[233].
Я ничего не пишу г-ну Игнатьеву, но пошлю почтительнейшее письмо мадам[234] с просьбою напомнить обо мне генералу[235]. И наконец, поскольку дело не в искренности г-на де Жомини, которая не вызывает у меня сомнений, и не в Вашей деятельности ради моей пользы (чему я не вполне доверяю), но в воле Божьей, могущей внушить всем добрые ко мне чувства, я заканчиваю это небольшое письмо хоть отчасти и с тяжелым сердцем, но в спокойствии духа.
Прощайте! Прощайте! Прощайте!
Мое глубочайшее почтение г-же баронессе[236], тысячу приветов мадемуазель Пердикари[237], целую Марику (которая меня совсем забыла); целую Алеко (любопытный носик), целую Марию Терезию; я их всех люблю и благословляю[238].
Прощайте, мадам Ону.
Преданный Вам К. Леонтьев.
Р. S. Не подумайте, что я хотя бы на минуту забыл Афину[239]! Только из уважения к соседству с именем Вашей почтеннейшей тетушки я упомянул ее лишь в postscrip-tume. «Цветок алеппских[240] садов, избранница песен и воздыханий соловья; воистину, бледный луч босфорского солнца, пронзивший ужасный туман нашей отвратительной столицы».
Впрочем, теперь Страстная неделя. Поэтому продолжать не буду. Право, я бы ей на приданое дал, если бы меня сделали Генер(альным) консулом в Царьграде! Никогда не забуду, как она мне с дочерним чувством и улыбкой чинила перчатки!
