Избранные новеллы - [41]

Она подумала: если он отгадает мое желание, он сейчас не окликнет меня, не спросит, готова ли я идти. Тогда, в детстве, меня окликали - отец...

Но из-за окна не доносилось ни звука. Вот только он почему-то не отпускал болт.

Она подумала: а если и теперь он отгадает, чего я хочу, он не войдет сюда помочь мне собраться, а даст мне побыть в потемках одной.

Она услыхала его шаги - он как раз выходил из-за дома. Потом она поняла, что он остановился, и вся напряглась, как струна. Подумала: если он и сейчас отгадает мои желания, он даст мне побыть здесь немного одной. А если и после поймет, что у меня на душе, то ни о чем не станет спрашивать. Просто мы уйдем отсюда вдвоем и пойдем молча вверх по тропинке к вершине горы, откуда все видно окрест как на ладони, и мы оба обернемся разом и взглянем на дом оттуда, с вершины, прежде чем спустимся к хутору. А если и тут он поймет меня, я навеки буду принадлежать ему и полюблю его так сильно, как никто еще никогда никого не любил.

Она тихо стояла в потемках, лишь тронула кончиками пальцев темные стекла окна - и вспомнила вдруг, что нашла крылатые гайки на карнизе вверху. Значит, он угадал в тот день, когда они впервые сюда пришли, - угадал, где они лежат. И сейчас он стоял не шевелясь за порогом - просто ждал ее.

Она вышла на веранду. Он поднялся по ступенькам в дом, лишь мельком взглянув на нее, помог ей надеть рюкзак - тот, что поменьше. Она достала ключи и заперла дом. Молча шли они лугом; она видела, что он строго держится тропки, не позволяя себе наступить на траву, где прежде росли цветы, и все в ней пело от благодарного чувства к нему.

Потом они зашагали в гору, никто из них по-прежнему не произнес ни слова, и она чувствовала, как нарастает в ней волнение и быстрее струится по жилам кровь. Но при этом на душе было так покойно, легко, что казалось, нет конца счастью, лишь бы оно не разбилось...

Они поднялись по гребню горы к вершине, туда, откуда все видно окрест как на ладони, и волнение бурлило в ней уже пузырьками, которые словно взрывались где-то под кожей. Только бы он ничего не сказал! Вот сейчас...

Он повернулся к ней в тот самый миг, когда и ее толкнуло к нему. Они стояли рядом и смотрели вниз, на дом, вскинув голову, она увидела легкую улыбку на его лице: он вспомнил, как она в городе описывала ему этот дом.

- Да! - прошептала она. Прямо на него смотрели сияющие глаза. - Теперь дом наш!

- Наш? - растерянно переспросил он. - Именно сейчас - наш?

- Да, сейчас! Отныне и вовеки. И никого - никого другого там больше нет!

Он стоял, смущенно уронив руки.

- Ничего я теперь не понимаю, - сказал он, погрузив взгляд в сияющую бездну любимых глаз.

- А тебе и незачем понимать, - сказала она. - Просто я что-то загадала. Не все же тебе надо знать...

Оба вдруг посмотрели вниз на серебристо-серый дом, на пар, тонкой пеленой поднимавшийся от воды.

- Теперь ты видишь, какого он цвета? - крикнула она ему, хоть он и был рядом.

- Дом красный! - не задумываясь, отвечал он.

Она вся рванулась к нему, и казалось, у нее совсем нет тела - только глаза с их открытым, радостным взглядом.

- Нет у меня теперь больше детства!

Из сборника "День и ночь", 1954

Виктория-регия. Перевод О. Вронской

В тот раз, когда он увидел ее впервые, в нос ему залетела мошка. Обстоятельство необычное и в высшей степени унизительное. Запустив в нос указательный палец, он тем не менее не сводил глаз с женщины, которая шла ему навстречу, она поравнялась с ним и начала удаляться.

Он кинулся за ней.

- Простите, пожалуйста, но дело в том, что мне в нос залетела муха, пролепетал он.

Палец из носа он уже вытащил, однако в глубине ноздри еще отвратительно щекотало.

- Что вам нужно? - испуганно спросила она и пошла прочь. Они находились в круглой оранжерее Ботанического сада.

Он пришел посмотреть, как цветет Виктория-регия. Цвела она раз в четыре года. Он шел за женщиной - ему не хотелось быть навязчивым, но он должен был оправдаться.

- Простите великодушно... - повторял он.

- Опять вы? - рассердилась женщина. - Где же служитель? - проговорила она, оглядываясь по сторонам.

В оранжерее, кроме них, никого не было. Они стояли между голой бетонной стеной и железными перилами, которыми был обнесен круглый бассейн, где плавало неестественно большое растение.

- Я пришел посмотреть, как цветет Виктория-регия, - удрученно объяснил он. - Тут летала одна-единственная муха, крохотная мошка, которая почему-то все время вилась вокруг меня. Я хотел прихлопнуть ее, но она умудрилась залететь мне в нос.

- Да вы просто сумасшедший! - Женщина в тревоге озиралась вокруг.

Неожиданно он чихнул, однако успел зажать нос платком.

- Вот, можете убедиться! - обрадовался он и протянул платок.

Она невольно взглянула на платок. На нем и в самом деле лежала раздавленная мошка.

- Видите? Я понимаю, смотреть на вас во все глаза и ковырять при этом в носу было смешно и неприлично, только поэтому я и посмел заговорить с вами.

- Да отстаньте же вы наконец от меня со своим носом! - воскликнула она. Но голос ее звучал уже не так сурово.

- Согласитесь все-таки: я оказался в глупом положении и должен был оправдаться.