Избранное - [9]

Как-то раз один колдун — врун, болтун и хохотун, —

Предложил ей, как знаток бабских струн:

Мол, русалка, всё пойму и с дитём тебя возьму.

И пошла она к нему, как в тюрьму.

Ты уймись, уймись, тоска

У меня в груди!

Это только присказка —

Сказка впереди.

Бородатый Черномор, лукоморский первый вор —

Он давно Людмилу спёр, ох, хитёр!

Ловко пользуется тать тем, что может он летать:

Зазеваешься — он хвать — и тикать!

А коверный самолет сдан в музей в запрошлый год —

Любознательный народ так и прёт!

Без опаски старый хрыч баб ворует, хнычь не хнычь.

Ох, скорей ему накличь паралич.

Ты уймись, уймись, тоска

У меня в груди!

Это только присказка —

Сказка впереди.

Нету мочи, нету сил, — Леший как-то недопил,

Лешачиху свою бил и вопил:

— Дай рубля, прибью а то, я добытчик али кто?!

А не дашь — тогда пропью долото!

— Я ли ягод не носил? — снова Леший голосил.

— А коры по скольку кил приносил?

Надрывался издаля, все твоей забавы для,

Ты ж жалеешь мне рубля, ах ты тля!

Ты уймись, уймись, тоска

У меня в груди!

Это только присказка —

Сказка впереди.

И невиданных зверей, дичи всякой — нету ей.

Понаехало за ней егерей.

Так что, значит, не секрет: Лукоморья больше нет.

Все, о чем писал поэт, — это бред.

Ну-ка, расступись, тоска,

Душу мне не рань.

Раз уж это присказка —

Значит, дело дрянь.

(1966]

СТРАННАЯ СКАЗКА

В Тридевятом государстве

(3X9=27)

Все держалось на коварстве,

Без проблем и без систем.

Нет того, чтобы, там, воевать!

Стал король втихаря попивать,

Расплевался с королевой,

Дочь оставил старой девой,

А наследник пошел воровать.

В Тридесятом королевстве

(3X10 — тридцать, что ль?)

В добром дружеском соседстве

Жил еще один король.

Тишь да гладь, да спокойствие там,

Хоть король был отъявленный хам.

Он прогнал министров с кресел,

Оппозицию повесил

И скучал от тоски по делам.

В Триодиннадцатом царстве

(То бишь, в царстве 33)

Царь держался на лекарстве:

Воспалились пузыри.

Был он милитарист и вандал,

Двух соседей зазря оскорблял,

Слал им каждую субботу

Оскорбительную ноту,

Шел на международный скандал.

В Тридцать третьем царь сказился:

Не хватает, мол, земли.

На соседей покусился —

И взбесились короли.

— Обуздать его, смять! — Только глядь:

Нечем в Двадцать седьмом воевать,

А в Тридцатом — полководцы

Все утоплены в колодце,

И вассалы восстать норовят…

[1966]

ПРО ДИКОГО ВЕПРЯ

В королевстве, где всё тихо и складно,

Где ни войн, ни катаклизмов, ни бурь,

Появился дикий вепрь огромадный —

То ли буйвол, то ли бык, то ли тур.

Сам король страдал желудком и астмой,

Только кашлем сильный страх наводил,

А тем временем зверюга ужасный

Коих ел, а коих в лес волочил.

И король тотчас издал три декрета:

«Зверя надо одолеть, наконец!

Кто отважится на дело на это —

Тот принцессу поведёт под венец!»

А в отчаявшемся том государстве —

Как войдёшь, так сразу наискосок,—

В бесшабашной жил тоске и гусарстве

Бывший лучший королевский стрелок.

На полу лежали люди и шкуры,

Пели песни, пили мёды — и тут

Протрубили на дворе трубадуры,

Хвать стрелка! — и во дворец волокут.

И король ему прокашлял: — Не буду

Я читать тебе моралей, юнец!

Если завтра победишь Чуду-юду,

То принцессу поведёшь под венец.

А стрелок: — Да это что за награда?

Мне бы выкатить портвейна бадью!

Мол, принцессу мне и даром не надо —

Чуду-юду я и так победю.

А король: — Возьмёшь принцессу — и точка!

А не то тебя — раз-два! — ив тюрьму!

Это всё же королевская дочка! —

А стрелок: — Ну хоть убей — не возьму!

И пока король с ним так препирался,

Съев уже почти всех женщин и кур,

Возле самого дворца ошивался

Этот самый то ли бык, то ли тур.

Делать нечего — портвейн он отспорил,

Чуду-юду победил и убёг.

Так принцессу с королём опозорил

Бывший лучший, но опальный стрелок.

[1966]

ПРО ЙОГОВ

Чем славится индийская культура?

Ну, скажем, Шива — многорук, клыкаст.

Ещё артиста знаем, Радж Капура,

И касту йогов — странную из каст.

Говорят, что раньше йог мог,

Ни черта не бравши в рот, — год,

А теперь они рекорд бьют —

Всё едят и целый год пьют.

А что же мы? — и мы не хуже многих.

Мы тоже можем много выпивать.

И бродят многочисленные йоги,

Их, правда, очень трудно распознать.

Очень много может йог штук.

Вот один недавно лёг вдруг.

Третий год уже летит — стыд,—

Ну, а он себе лежит, спит.

Я знаю, что у них секретов много.

Поговорить бы с йогом тет-на-тет.

Ведь даже яд не действует на йога —

На яды у него иммунитет.

Под водой не дышит час — раз.

Не обидчив на слова — два.

Если чует, что старик вдруг,

Скажет: «Стоп!», и в тот же миг — труп.

Я попросил подвыпившего йога —

Он бритвы, гвозди ел, как колбасу:

— Послушай, друг, откройся мне, ей-бога,

С собой в могилу тайну унесу!

Был ответ на мой вопрос — прост,

И поссорились мы с ним в дым.

Я бы мог сказать ответ тот,

Но… йог велел хранить секрет — вот!

Но если даже йог не чует боли,

И может он не есть и не дышать,

Я б не хотел такой весёлой доли —

Уметь не видеть, сердце отключать.

Чуть чего, так сразу йог — вбок,

Он, во-первых, если спит — сыт.

Люди рядом — то да сё, мрут.

А ему плевать, и всё тут.

[1966]

О СЕНТИМЕНТАЛЬНОМ БОКСЁРЕ

Удар, удар, ещё удар, опять удар — и вот

Борис Будкеев (Краснодар) проводит аперкот.

Вот он прижал меня в углу, вот я едва ушёл,

Вот — аперкот, я на полу, и мне нехорошо.