Избранное - [35]

Сказав это, он вынул из аппарата небольшую фотографию в форме медальона, завернул в листок бумаги, на которой наспех набросал несколько строк, и бросил ее в небольшой ящик на стене. Это был ящик пневматической почты — и сразу вслед за тем раздался звонок, возвещавший, что послание получено и распоряжение будет выполнено.

Вернувшись к аппарату Морзе, инженер продолжил стучать на нем, очевидно телеграфируя другие распоряжения.

— Ну вот, я закончил, — неожиданно сказал он.

Затем, повернувшись к лорду Эвальду, прибавил:

— Само собой разумеется, милорд, что если вам угодно, мы не будем больше даже упоминать о тех планах, о которых шла у нас речь.

Лорд Эвальд поднял голову, голубые его глаза блестели.

— Да нет, теперь уже поздно колебаться, — сказал он спокойно. — На этот раз я принимаю ваше предложение, и принимаю окончательно, дорогой Эдисон.

Эдисон с серьезным видом поклонился.

— Хорошо, — сказал он. — Итак, милорд, я рассчитываю на то, что вы сделаете мне одолжение прожить двадцать один день, ибо и я тоже привык выполнять свои обещания.

— Согласен. Но ни одним днем больше, — произнес молодой человек с холодной, спокойной интонацией англичанина, который что-то решил и не намерен пересматривать свое решение,

Эдисон посмотрел на секундную стрелку электрических стенных часов.

— Я самолично вручу вам пистолет в девять часов вечера установленного дня, если мне не удастся выиграть для вас жизнь, — сказал он. — Разве что вы предпочтете покончить с собой посредством старины Грома, ставшего недавно нашим пленником, — тут уж осечки быть не может. А теперь, — прибавил Эдисон, направляясь к телефону, — поскольку мы с вами немедленно же пускаемся в довольно опасное путешествие, позвольте мне на прощание расцеловать моих детей, ибо дети — это что-нибудь да значит в жизни!

При последних словах лорд Эвальд, как ни владел своими чувствами, невольно вздрогнул.

Эдисон уже выхватил телефонный шнур из складок драпировки и прокричал в трубку два имени.

И тотчас же там, в глубине парка, среди шума ночного ветра раздался ответный звонок колокольчика, несколько заглушенный здесь плотной драпировкой.

— Many thousend kisses![13] — с отеческой нежностью произнес Эдисон в раструб аппарата, изображая губами звуки поцелуев,

И тогда произошло нечто удивительное.

Вокруг двух мужчин — искателей Неведомого, готовящихся к путешествию в некое царство тьмы, в ослепляющем свете загоревшихся ламп (незаметным движением Эдисон нажал на какой-то выключатель) вдруг словно дождем посыпались трепетные звуки поцелуев, сопровождаемые очаровательными детскими возгласами:

— И меня, папа! И меня тоже! И еще раз! И еще!

Эдисон прижимал к щеке телефонную трубку, откуда доносились звуки чистых детских поцелуев.

— Ну, а теперь, дорогой лорд, я к вашим услугам, — сказал он.

— Нет, останьтесь, Эдисон, — грустно сказал лорд Эвальд. — Я-то ведь никому не нужен, лучше уж мне самому… если я решусь…

— Пошли! — сказал великий физик. В глазах у него светилась уверенность гения.

VIII Временная остановка

Но та, другая мысль! Задняя мысль!

Паскаль

Договор был заключен.

Указав на две огромные медвежьи шубы, висевшие на вделанных в стену вешалках, таинственный инженер предложил одну из них лорду Эвальду.

— В пути будет холодно, — сказал он. — Закутайтесь хорошенько.

Лорд Эвальд молча кивнул, затем спросил с несколько лукавой улыбкой:

— Не сочтете ли вы нескромным, если я все же спрошу вас: к кому мы едем?

— К Гадали, разумеется, в край, где царят молнии, вернее, искры длиною в три метра семьдесят, — рассеянно ответил Эдисон, о чем-то сосредоточенно раздумывая и закутываясь в одеяние самоеда.

— Так поспешим же, — почти радостно сказал лорд Эвальд.

— А кстати, вам ни о чем не хотелось бы напоследок спросить меня?

— Нет, ни о чем, — ответил молодой человек, — и мне, признаться, уже не терпится побеседовать с этаким пленительным существом под вуалью: мне по душе небытие Гадали. Что касается до кое-каких не столь уж важных вопросов, которые я мог бы вам задать, то у нас ведь будет еще время…

При этих словах Эдисон поднял голову к светящимся лампам и резко выдернул руку из тяжелого мохнатого рукава.

— Что?! — вскричал он, — Вы, милейший лорд, как видно, запамятовали, что мое имя — Электричество и борьбу я веду с вашей Мыслью. Задавать вопросы надо сейчас же, немедленно. Так что выкладывайте все ваши сомнения, иначе я не буду знать, с чем еще мне предстоит бороться. Мне и так нелегко сражаться с Идеалом, подобным вашему. Право, самому патриарху Иакову не разобраться в этих потемках. Говорите же!

Врачу, поставившему себе цель облегчить вашу печаль, следует рассказать все без утайки.

— О, все эти сомнения… все это уже ничто по сравнению с прежним… так, сущие пустяки…

— Черт побери! — воскликнул Эдисон. — Хорошенькое дело! Ничто? Сущие пустяки? Но достаточно одного «пустяка», чтобы был низвергнут Идеал! Вспомните француза, который сказал: «Будь нос Клеопатры чуть покороче, облик земли стал бы иным». Пустяк? А разве не от пустяка зависят в этом мире, еще даже и в наши дни, иные считающиеся столь значительными события? Позавчера из-за удара веером потеряно было королевство, вчера погибла империя из-за не вовремя отданного поклона. Позвольте мне рассматривать это понятие в истинном его значении. Пустяк! Ничто! Но это «ничто» — столь полезная вещь, что сам Господь не погнушался прибегнуть к ней, создавая нашу Землю, и мы ежедневно достаточно замечаем, что это именно так… Без этого «ничто», в сущности, заявляет Бог, ему было бы почти невозможно