Избранное - [159]

— Да оставьте вы его в покое, ради бога! Не трогайте его больше! Какое-то сказочное чудище! Слон-хамелеон! Уж конечно, чтобы взглянуть на такую диковину, люди станут приезжать со всех концов света. Никогда еще, нет, честное слово, еще никогда на земном шаре не видели ничего подобного — таково по крайней мере мое глубокое убеждение.

— Действительно, сударь, вы, возможно, и правы, — отвечал лорд В ***, также наблюдая в лорнет это необычайное зрелище, — однако, по условиям договора, г-н Мейерис был обязан доставить мне белого, а не разноцветного слона. Лишь белое представляет моральную ценность, ради которой я готов пожертвовать ста тысячами фунтов. Пусть он восстановит его изначальный цвет, или я не заплачу ни гроша. А все же… каким образом теперь доказать, что это пугало — белый слон?

С этими словами лорд В*** надел шляпу и удалился, давая понять, что разговор окончен.

Мейерис и его кожаные чулки молча разглядывали проклятую скотину, которая никак не хотела белеть; вдруг укротитель хлопнул себя по лбу.

— Господин директор, — спросил он, — какого пола у вас слоны в Зоологическом саду?

— Наш единственный слон — женского пола, — ответил тот.

— Прекрасно! — закричал ликующий Мейерис. — Давайте их скрестим! Я готов ждать положенные двадцать месяцев, пока слониха вынашивает плод; слоненок-мулат, представленный суду, будет лучшим доказательством принадлежности его отца к белой расе.

— Мысль неплохая, что и говорить, — пробормотал директор. — И таким образом, — насмешливо добавил он, — вы, несомненно, получили бы потомство цвета кофе с молоком… если бы не то всем известное обстоятельство, что слоны в неволе решительно отказываются от радостей отцовства.

— Выдумки, сударь! Равно как их мнимая стыдливость, — ответил укротитель. — Мне доводилось видеть тысячи примеров обратного. У белых слонов, к тому же, иные нравы. А нашему слону, пусть даже это стоит ему жизни, я подложу в пищу самого сильного любовного зелья, остальное решит судьба!

Вечером довольный укротитель потирал руки, предвкушая скорое осуществление своих возродившихся надежд.

Он просчитался: на рассвете следующего дня сторожа нашли в слоновнике огромное бездыханное тело. Доза шин-синга оказалась чрезмерной: слон умер от любви.

— Пусть так, — проворчал Мейерис, услышав это известие, — зато теперь я могу ждать безо всяких опасений; мои противники, я знаю, не способны на такое подлое вероломство, как изгнание плода. Только вот потеря капитала наносит мне непоправимый урон: уверен, что со временем, года, может, через три-четыре, у живого слона восстановился бы естественный цвет кожи.

Меж тем лорд В*** поставил Мейерису новый ультиматум: англичанин заявлял, окончательно и бесповоротно, что, «следуя условиям договора, он отнюдь не должен платить за слона-мулата, но в любом случае, далеко не одобряя вынужденный мезальянс, он все же хочет покончить с делом и предлагает укротителю компенсацию в размере пяти тысяч фунтов, а также советует ему отправиться за другим белым слоном и на этот раз красить его менее усердно».

— Как будто может человек дважды в жизни похитить белого слона, — сквозь зубы процедил взбешенный укротитель. — Раз так, будем судиться.

Однако стряпчие и адвокаты заверили его, что дело он все равно проиграет, и Мейерис, вздыхая, ограничился тем, что заранее заявил право собственности на будущее потомство своего почившего пленника, назначил попечителя, взял пять тысяч фунтов для кожаных чулков и оставил Лондон.

С тех пор, с грустью рассказывая об этом приключении — до неправдоподобия фантастическом, — Мейерис неизменно добавляет каким-то странным голосом, в котором будто слышится отзвук злобного смеха далеких духов:

— Слава, удача, успех? Воздушные замки! Позавчера из-за некстати нанесенного удара веером пало королевство, вчера из-за не отданного вовремя поклона перестала существовать империя: все решает ничтожный случай. И не загадочно ли это? Если верить древнему преданию, пророческой угрозе тамошнего бога, как верят миллионы и миллионы людей, что же спасло от гибели Бирманскую империю? То, что я, намереваясь перекрасить священного слона Будды Гаутамы и похитить его, легкомысленно доверил свою безопасность ставшему для меня роковым эликсиру и — увы! — не догадался наполнить мои тяжелые железные бочки — как это было бы символично! — обыкновенной ламповой сажей!

Перевод И.Ниновой

ПРАВО ПРОШЛОГО

Двадцать первого января тысяча восемьсот семьдесят первого года Париж, изнуренный стужей, голодом, провалами вылазок наобум, весь на виду у неприятеля, который, заняв неприступные позиции, почти безнаказанно поливал его огнем, — Париж трясущейся, окровавленной рукой поднял наконец флаг утраченной надежды, призывающий пушки прекратить пальбу.

С вершины дальнего холма канцлер Германской Федерации наблюдал за французской столицей; стоило ему увидеть сквозь дым и морозный туман этот флаг, как он резким движением вдвинул окуляры зрительной трубы и сказал стоявшему рядом принцу Мекленбург-Шверинскому:

— Зверь издох.

Жюль Фавр, парламентер правительства национальной защиты, миновал передовые посты пруссаков, пересек линии окружения и, сопровождаемый радостными воплями солдат, был доставлен эскортом в штаб-квартиру главнокомандующего немецкой армии. Еще памятна была встреча в заваленном обломками, разоренном зале замка Ферьер, где тот же Жюль Фавр уже пытался добиться мира.