Послали за хирургом.
– Слушаю, товарищ начальник. Хирург больницы Красницкий.
– Ты – хирург?
– Да, товарищ начальник.
– Бывший зэка?
– Да, товарищ начальник.
– Можешь сделать мне укол?
– Нет, товарищ начальник. Я не умею.
– Уколов не умеешь делать?
– Мы, гражданин начальник, – вмешался начальник санчасти, – фельдшера вам сейчас пришлем. Из зэка. Тот делает – не услышите. Давайте ваш шприц сюда. Я его в вашем присутствии вскипячу. Мы с Петром Петровичем последим, чтобы не оказал вредительства какого-нибудь, терроризма. Мы жгут подержим. Рукав вам засучим.
Пришел фельдшер из зэка, вымыл руки, обтер их спиртом, сделал укол.
– Можно идти, гражданин начальник?
– Иди, – сказал Иван Фёдорович. – Дайте ему пачку папирос из портфеля.
– Не стоит, гражданин начальник.
Вот как сложно оказалось с глюкозой в пути. Ивану Фёдоровичу долго казалось, что у него жар, голова кружится, что он отравлен этим фельдшером из зэка, но в конце концов Иван Фёдорович успокоился.
На следующий день Иван Фёдорович проводил Уоллеса в Иркутск и от радости перекрестился и приказал поставить караульные вышки обратно, а товары из магазина – убрать.
С недавнего времени Иван Фёдорович чувствовал себя особенным другом Америки, разумеется, в дипломатических границах дружбы. Всего несколько месяцев назад на опытном заводе в сорока семи километрах от Магадана было налажено производство электролампочек. Только колымчанин может оценить такое. За пропажу лампочек судили; на приисках потеря лампочки приводила к тысячам потерянных рабочих часов. Привозных лампочек не напасешься. А тут вдруг такое счастье. Создали свое! Освободились oт «иностранной зависимости»!
Москва оценила достижения Ивана Фёдоровича – он был награжден орденом. Орденами поменьше награждены директор завода, начальник цеха, где производились эти лампочки, лаборанты. Все, кроме того человека, который это производство создал. Это был харьковский физик-атомщик, инженер Георгий Георгиевич Демидов – литерник с пятилетним сроком – не то «аса», не то что-то в этом роде. Демидов думал, что его хоть на досрочное представят, да и директор завода на это намекал, но Иван Фёдорович счел такое ходатайство политической ошибкой. Фашист, и вдруг – досрочное освобождение! Что скажет Москва. Нет, пусть радуется, что работает не на «общих», в тепле – это лучше всякого досрочного. И орден он, Демидов, получить, конечно, не может. Орденами награждаются верные слуги государства, а не фашисты.
– Вот премию рублей двадцать пять подбросить – это можно. Махорочки там, сахару…
– Демидов не курит, – почтительно сказал директор завода.
– Не курит, не курит… На хлеб променяет или еще на что… а не надо махорки, так надо ему новую одежу – не лагерную, а, понимаешь… Те гарнитуры американские в коробках, что мы вам начали давать в премию. Я и забыл. Костюм там, рубашка, галстук. В коробке такой белой. Вот так и премируйте.
На торжественном заседании в присутствии самого Ивана Фёдоровича каждому герою вручалась коробка с американским подарком. Все кланялись и благодарили. Но когда дошла очередь до Демидова, он вышел к столу президиума, положил коробку на стол и сказал:
– Я американских обносков носить не буду, – повернулся и ушел.
Иван Фёдорович оценил это прежде всего с политической точки зрения, как выпад фашиста против советско-американского блока свободолюбивых стран, и позвонил тем же вечером в райотдел. Демидова судили, дали «довеска» восемь лет, сняли с работы, послали на штрафной прииск, на «общие».
Сейчас, после визита Уоллеса, Иван Фёдорович вспомнил случай с Демидовым с явным удовольствием. Политическая прозорливость всегда была достоинством Ивана Фёдоровича.
Иван Фёдорович особенно заботился о своем сердце после недавней женитьбы на двадцатилетней комсомолке Рыдасовой. Иван Фёдорович сделал ее своей женой, начальницей большого лагерного отделения – хозяйкой жизни и смерти многих тысяч людей. Романтическая комсомолка быстро превратилась в зверя. Она ссылала, давала дела, сроки, «довески» и стала в центре всяческих интриг, по-лагерному подлых.
Театр доставлял мадам Рыдасовой очень много забот.
– Вот поступил донос от Козина, что режиссер Варпаховский разрабатывал планы первомайской демонстрации в Магадане – оформить праздничные колонны как крестный ход, с хоругвями, с иконами. И что, конечно, тут затаенная контрреволюционная работа.
Мадам Рыдасовой на заседании эти планы не показались чем-то криминальным. Демонстрация и демонстрация. Ничего особенного. И вдруг – хоругви! Надо было что-то делать; она посоветовалась с мужем. Муж, Иван Фёдорович, – человек опытный – сразу отнесся к сообщению Козина в высшей степени серьезно.
– Он, наверное, прав, – сказал Иван Фёдорович. – Он пишет и не только насчет хоругвей. Оказывается, Варпаховский сошелся с одной еврейкой из актрис, дает ей главные роли – певица она… А что это за Варпаховский?
– Это – фашист, из спецзоны его привезли. Режиссер, у Мейерхольда ставил, я сейчас вспомнила, вот у меня записано. – Рыдасова порылась в своей картотеке. Этой «картотеке» обучил ее Иван Фёдорович. – Какую-то «Даму с камелиями». И в театре сатиры «Историю города Глупова». С 1937 года – на Колыме. Ну, вот видишь. А Козин – человек надежный. Педераст, а не фашист.
