Избранное в 2 томах. Том 1 - [21]
— Но ведь не за утопление бронетранспортера дана эта благодарность? Лейтенант Макарычев не растерялся, задачу выполнил.
— Выполнил лихо. Но почему две машины провел благополучно, а третью по их следу — не смог? Водитель едва не утонул, выпрыгивал — ногу вывихнул, тоже ЧП. Судя по тому, как комдив разговаривал со мной, снизят полку оценку как пить дать.
— Я с генералом поговорю.
— Не надо! Еще подумают, ищу адвоката…
— Товарищ полковник, лейтенант Макарычев по вашему приказанию прибыл!
Четко, даже с какой-то лихостью откозыряв, Макарычев опускает руку и замирает в дверях автобуса, ожидая, что же скажет ему командир полка. Но тот медлит, смотрит изучающим и не очень-то добрым взглядом. А я, глядя на ладную фигуру лейтенанта, отмечаю про себя, что он хотя и только что из «боя», но по его виду это незаметно: на голове вместо каски уже полевая фуражка, на шинели и брюках ни пятнышка, сапоги блестят. А ведь грязища всюду… Наверное, Макарычев из тех, кто постоянно носит в кармане обувную бархотку. Аккуратист!
— Ну, так расскажите, как вы боевую технику топить умеете? — голосом, не предвещающем ничего хорошего, спрашивает Рублев.
— Я выполнял боевую задачу! — Взгляд Макарычева, устремленный на Рублева, тверд, смел, видно, лейтенант полон сознания своей правоты.
— Я не об этом спрашиваю! — сердито сдвигает свои багратионовские брови Рублев. — Вы что, выполняя задачу, забыли о своей ответственности за людей и технику, товарищ лейтенант?
— Никак нет! Но тот не храбрец, кто, идя на битву, думает о последствиях.
— Нашли оправдание!
— Эти слова были начертаны на сабле Шамиля.
— Знаю… Ишь ты, Шамиль! — все еще сердито, но с каким-то новым любопытством смотрит Рублев на стоящего перед ним лейтенанта. — Ну ладно, расскажите, как все случилось. — В его голосе уже нет той жесткости, что была только что.
Ровным голосом, в котором не уловить никаких эмоций, лейтенант объясняет. Выслушав его и не перебив ни единым словом, Рублев задумчиво молчит несколько секунд, потом говорит уже совсем спокойно:
— Можете идти.
Когда Макарычев скрывается за дверью, губы Рублева трогает сдержанная улыбка:
— Шамиль! Хотел я этому Шамилю всыпать, да ладно уж.
— И правильно, что раздумали, — говорю я. — Собственно, лейтенант не виноват. И вообще в случившемся не виноват никто.
— Ну, насчет того, что никто — так ведь как подойти… — отвечает на это Рублев. — Если разобраться, то прежде всего оплошал водитель: на какие-то сантиметры от следа впереди идущей машины отклонился. Но виновен и лейтенант — в том, что чувства ответственности водителю в полной мере не внушил. А комроты — в том, что не внушил этого лейтенанту. Комбат, соответственно, командиру роты. А я — комбату. И так далее… С вас и с комдива, между прочим, тоже могут спросить.
— Да, — соглашаюсь я. — Цепь ступенчатой ответственности.
— Цепь велика. А что на ней в данном случае висит? Одна машина из строя вышла. Так ведь это на учениях. — В глазах Рублева пробегает знакомый мне огонек. — А в бою я пять машин не пожалею, если задачу надо выполнить. Выполню любой ценой!
— Ну, насчет того, чтобы «любой ценой», — это не всегда разумно, — не соглашаюсь я. — Цена потерь не должна превышать цену победы.
— Не спорю… — Рублев снова вспоминает: — Шамиль!.. А из этого лейтенанта может быть толк в настоящем деле, а? Уж если перед начальством не робеет…
— Ведет себя достойно перед неприятелем только тот, кто ведет себя достойно перед начальником.
— Это когда-то, кажется, еще Драгомиров сказал?
— Его слова.
— Давно-сказано, а и доныне верно.
Я-то знаю, почему Рублеву по душе эта истина. Он ведь и сам такой, как Макарычев.
Вечером, вернувшись из полка, я рассказываю Порываеву о Макарычеве, о моем разговоре с Рублевым.
— Нечего оправдывать неоправданные потери, — сердится он, — тем более вам. У нас же во всех обязательствах сказано: ни одного случая аварийности в дивизии. А вот у Рублева — была! Значит, не тянет полк на высокую оценку.
Как ни пытался я переубедить Порываева, мне это не удалось. Обычно мы с ним, даже и основательно поспорив, всегда приходим к единому мнению. Но на этот раз, видно, нашла коса на камень. На следующий день, во время разбора учений, Порываев хотя и похвалил Рублева за решительность в действиях, однако не дал полку той высокой оценки, на которую можно было бы рассчитывать. И полк не удержал первого места.
Глава третья
ВСТУПЛЕНИЕ
Закончены учения, снова многолюден наш гарнизонный городок. На борта машин, порядком поободравшиеся во всех передрягах действий в горах, нанесена новая краска, машины поставлены в парк. Служба опять течет размеренно, можно заниматься обычными делами. Сейчас у меня на очереди вопрос: как в частях дивизии ведется работа с теми, кто недавно принят в партию? Мы хотим обсудить это на партконференции, которую намечаем провести перед выездом в летние лагеря. Но готовиться пора уже сейчас. Докладчиком я решил быть сам. Прежде чем ознакомиться с делом на месте, в разговорах с людьми, хочу просмотреть протоколы партийных собраний с вопросами, близкими теме моего доклада. Я попросил подобрать мне такие протоколы.
Есть такая военная медаль — "За оборону Севастополя". На ней рядом с солдатом изображён матрос, а возле них — якорь и две пушки. Матрос и якорь потому, что Севастополь — город флотский. Стоит он на берегу Чёрного моря. Он очень красив, наш город-герой Севастополь. Все дома в нём построены из белого камня. Синее море, белый город, голубое небо… Когда фашисты напали на нашу Родину, очень хотелось им захватить Севастополь — самый важный военный порт на Чёрном море, главную базу Черноморского флота…
Книжка из серии «Дедушкины медали», рассказывающая о медали «За оборону Одессы».[4] — так обозначены номера страниц.
Книга о подвигах разведчиков в годы Великой Отечественной войны. Разведчикам приходилось прыгать с парашютом, лазить по горным кручам, водить катера, нырять в ледяную быстротечную дунайскую воду. Они были меткими стрелками, умели драться врукопашную, без шума снимать вражеских часовых, захватывать «языков».Рисунки А. Лурье.
Документальное повествование о боевых действиях Пинской, Волжской и Днепровской военных флотилий, о героических подвигах моряков, вступивших в войну неподалеку от Бреста и прошедших с боями от Волги до Шпрее, от Сталинграда до Берлина. Шквалы артиллерийского огня обрушивали они на тылы врага, «на колесах» перемещали свои боевые корабли с одной реки на другую, высаживали дерзкие десанты, помогая войскам форсировать водные преграды…Книга рассчитана на массового читателя, в первую очередь на молодежь.
…Пройдены многие фронтовые дороги, что ведут на запад. Позади Волга, курские степи, брянские леса. Уже за Днепром, по украинской земле, очищая ее от врага, идут бойцы. С ними, воинами нашей прославленной пехоты, мы встречаемся на страницах этой книги в тяжелом ночном бою среди лесной чащи поздней осенью сорок третьего года где-то западнее Киева и расстаемся солнечным летним утром далеко за пределами родной земли, в горах Трансильвании, где они продолжают победный путь.Все три повести сборника («Знамя», «На поле Корсуньском», «Здравствуй, товарищ!») как бы продолжают одна другую, хотя каждая из них является самостоятельным произведением, а две последние объединены общими героями.
Второй том избранного составляют произведения, в основу которых легли реальные события.Острота ситуаций, достоверность изображения позволяют автору раскрывать широкий диапазон проблем: преемственность патриотических традиций, утверждение наших моральных принципов, единение героического прошлого с сегодняшним днем.Издание рассчитано на массового читателя.
В основу произведений (сказы, легенды, поэмы, сказки) легли поэтические предания, бытующие на Южном Урале. Интерес поэтессы к фольклору вызван горячей, патриотической любовью к родному уральскому краю, его истории, природе. «Партизанская быль», «Сказание о незакатной заре», поэма «Трубач с Магнит-горы» и цикл стихов, основанные на современном материале, показывают преемственность героев легендарного прошлого и поколений людей, строящих социалистическое общество. Сборник адресован юношеству.
«Голодная степь» — роман о рабочем классе, о дружбе людей разных национальностей. Время действия романа — начало пятидесятых годов, место действия — Ленинград и Голодная степь в Узбекистане. Туда, на строящийся хлопкозавод, приезжают ленинградские рабочие-монтажники, чтобы собрать дизели и генераторы, пустить дизель-электрическую станцию. Большое место в романе занимают нравственные проблемы. Герои молоды, они любят, ревнуют, размышляют о жизни, о своем месте в ней.
Выразительность образов, сочный, щедрый юмор — отличают роман о нефтяниках «Твердая порода». Автор знакомит читателя с многонациональной бригадой буровиков. У каждого свой характер, у каждого своя жизнь, но судьба у всех общая — рабочая. Татары и русские, украинцы и армяне, казахи все вместе они и составляют ту «твердую породу», из которой создается рабочий коллектив.
Книга Ирины Гуро посвящена Москве и москвичам. В центре романа — судьба кадрового военного Дробитько, который по болезни вынужден оставить армию, но вновь находит себя в непривычной гражданской жизни, работая в коллективе людей, создающих красоту родного города, украшая его садами и парками. Случай сталкивает Дробитько с Лавровским, человеком, прошедшим сложный жизненный путь. Долгие годы провел он в эмиграции, но под конец жизни обрел родину. Писательница рассказывает о тех непростых обстоятельствах, в которых сложились характеры ее героев.
Повести, вошедшие в новую книгу писателя, посвящены нашей современности. Одна из них остро рассматривает проблемы семьи. Другая рассказывает о профессиональной нечистоплотности врача, терпящего по этой причине нравственный крах. Повесть «Воин» — о том, как нелегко приходится человеку, которому до всего есть дело. Повесть «Порог» — о мужественном уходе из жизни человека, достойно ее прожившего.