Избранное. Том 1 - [96]

Внезапно кто-то сдавил плечо. Рослый мужчина, приблизив голову к лицу Замана, всматривался в него.

— Хи… хи… — произнес он, и сразу пахнуло перегаром вонючей китайской водки.

Заман отпрянул:

— Кто ты?

— Погоди! — Тот нашарил рукой нож, висевший в ножнах на поясе.

Заман поспешно расстегнул кобуру пистолета.

— Эй! Шевельнешь рукой — застрелю! — закричал подоспевший Рози, направив маузер на мужчину.

Мужчина попятился, заворчал:

— Не этот ли сводник в базарный день заигрывал с моей женой?

— Раскрой глаза, дурак!

— Кто в Кашгаре не знает распутника Сайпи? — негодующе развел руками мужчина.

— Прочь с глаз! Я не тот, кому ты грозишь! — крикнул Заман.

— Ну, если ты не Сайпи, ладно! — Масак, пошатываясь, как пьяный, побрел в сторону. Чтобы отвести подозрения, он забормотал: — Жаль, не попал мне в руки мерзавец Сайпи…

Откуда друзьям было знать, что Масак пытался выполнить поручение Юнуса — убить Замана? И что Юнус подучил Масака прикинуться в случае неудачи пьяным ревнивцем…

— Если бы ты опоздал, Рози-ака, он мог ударить меня ножом.

— Не догнать ли его? Я чую неладное. Ведь Юнус здесь…

— Да ну его, пьяного ревнивца, Рози-ака!

— Тогда оставим всяких Шапи-папи, уйдем побыстрее. В наше смутное время нужна осторожность, мой ходжа, осторожность!

2

В пригороде Когане, в плодовом саду, не уступавшем лучшим садам кашгарских богачей, готовились к пиршеству. Дорогу за версту от сада чисто подмели и полили, расставили слуг для встречи гостей. По обе стороны огромных ворот замерли, опираясь на посохи, два аксакала в чалмах, в легких белых халатах, с белыми опахалами в руках. От ворот к застолью проложили ковровые дорожки шириной в три шага. Много молодых проворных джигитов готовы были принимать у гостей верхнюю одежду и развешивать ее в установленном-порядке, расставлять калоши, помогать гостям совершать омовение рук из специальных серебряных с чернью кумганов — кувшинов, держать наготове полотенца, разносить закуски и кушанья, разливать чай.

В просторной, способной вместить в ширину две арбы, виноградной беседке настлали циновки, на них — цветные кошмы, на кошмы — ковры, а поверх всего — толстые узкие одеяла. Дастарханы были уставлены всевозможными яствами — на любую прихоть. Чтобы придать кушаньям сладостный вкус, пригласили особо искусных поваров Кашгара. Для утоления жажды приготовили кумыс и еще напиток из верблюжьего молока. Десятками кололи годовалых ягнят и жеребят-сосунков.

Три входа в беседку должны были распределить гостей на три группы. Средний вход — для Ходжанияза и его ближайшего окружения, правый — для офицеров в ранге пятисотников — полковников, а также уездных администраторов, левый — для богатых купцов, знатных имамов, мулл.

Из расчета на двести гостей, если им станет прохладно, сложили в беседках парчовые халаты, полосатые полушелковые и темные — из грубой ткани — мантии.

Перед воротами сада привязали белого верблюжонка, обреченного на заклание в честь Ходжанияза. На верблюжонка навьючили два сундука — один с белым шелком, другой с чаем. Сундуки предназначались для благочестивого подношения от имени Гази-ходжи к гробнице почитаемого святым Аппака-ходжи, управлявшего Кашгарией в XVII веке.

Настоящим устроителем торжества был не Турди, а Юнус-байвачча. Это он поручил Турди пригласить гостей, дал деньги и, оставаясь в тени, занимался подготовкой торжества.

Едва окончилась пятничная молитва в мечети Хейтка, к Когану, где находился сад Турди, потянулись приглашенные. Сабит-дамолла и его назиры покатили в колясках, баи и духовная знать в крытых двух- и четырехколесных экипажах, офицеры верхом, а склонные любоваться природой интеллигенты и поэты вроде Шапи — пешком. Всех приезжавших и приходивших принимали соответственно их достоинству.

Так уж заведено у уйгуров, что самый почетный гость появляется после того, как все давно собрались и ждут его. Ходжанияз приехал на час позже всех остальных. Не в его обычае было ездить в коляске. И сегодня он показался в конце улицы верхом на своем буром с белым пятном на лбу коне, а позади — Сопахун с четырьмя-пятью джигитами. Гостеприимный хозяин Турди-байвачча с несколькими аксакалами вышел навстречу — далеко вперед за ворота. А гости во главе с Сабитом выстроились в два ряда и ждали.

Ходжанияз спешился, подошел к воротам, и двое аксакалов, оказывая ему уважение, обмахнули опахалами пыль с Гази-ходжи и дружно провозгласили:

— Добро пожаловать, высочайший!

Ходжанияз прошел в ворота, и тут представительный человек, державший за повод белого верблюжонка с дарами, склонился до земли:

— Есть просьба к уважаемому Гази-ходже!

Не поняв, чего он хочет, и слегка опешив, Ходжанияз взглянул на ряды гостей и приподнял полусогнутую руку.

— Что вы хотите?

— С мольбой о благополучии Гази-ходжи прирезать здесь, как искупительную жертву, этого верблюжонка.

— Да будет благословенна ваша молитва! — Ходжанияз просиял, слезы невольно навернулись ему на глаза. Любуясь белым, как облако, верблюжонком, он погладил его по голове. — Верблюжонка не убивайте! Вместе с этими сундуками отправьте к гробнице Аппака-ходжи! — распорядился Ходжанияз и зашагал по ковровой дорожке к беседке.