Избранное. Том 1 - [41]

Когда возвращались обратно, Харольд был настолько милостив, что предложил Сергею Ивановичу по своему сотовому телефону переговорить с Новосибирском. И снова удача: профессор набрал код России, города и номер телефона – трубку взял сын Игорь. Слышимость была прекрасной, и радостный отец, волнуясь, сказал: «Ты даже не представляешь, сын, откуда я тебе звоню: из ущелья Саксонской Швейцарии, через два дня прилечу и расскажу подробнее». Вечером этого же дня три профессора сидели в китайском ресторане. Сергей Иванович лишь только попробовал бамбуковой водки и никак не мог освоить брать пищу палочками. А через три рюмки все перешли на вилки и ложки. По ходу ужина Сергей Иванович рассказал, что в детстве он на спор ходил по верхней перекладине деревянного моста речки Тары (длиной до двухсот метров). Внизу стояли бревна, обитые железом, как ледоколы, чтобы весной, когда идет половодье, льдом не снесло деревянный мост.

– Представляете, иду по перилам моста, а где-нибудь на середине перекладины появлялась полоска частично сгнившего дерева.

Объясняю: на мосту встречались весной и летом вечером влюбленные, они за разговором отколупывали дерево и бросали щепки в воду, наблюдая, как они плывут по течению. Ходил босиком, и частенько в ноги впивались занозы, но зато был вознагражден похвалами сверстников за смелость. Пацаны же и разносили новость по всему селу. Мать узнавала о моих чудачествах, и мне от нее доставалось. Воспитывала она меня одна, отец погиб в декабре 1941 года под Москвой. Сибирские полки были больше чем наполовину уничтожены фашистами. Отцу было 22 года от роду, он даже не узнал о том, что у него родился сын, так что я пережил отца на 34 года, – закончил свой монолог профессор. Сергей Иванович был в самом радужном, приподнятом настроении, давно с ним такого не было. В отеле он принял душ, помолился перед сном, правда, при этом вновь подумал: «Только бы не умереть ночью во сне, уж слишком трудным и волнительным был день». Для него самое страшное было – умереть на чужбине. Эти хлопоты, эти разговоры, свинцовый гроб, неудобство людям, которые должны этим заниматься. Он прерывал такие мысли, но они вновь и вновь возвращались, томили и мучили его. И вдруг пришла простая и спасительная мысль: если это случится, значит, так Богу угодно. И он крепко заснул.

Утром в день отъезда из Дрездена, после завтрака (шведского стола), вся делегация, кроме Сергея Ивановича, собралась, как договорились, в холле отеля. Стали строить догадки, почему его нет: может, собирается? А видел ли его кто за завтраком? Нет, не видели. Стали волноваться, т. к. Сергей Иванович был человеком аккуратным и ответственным. Позвонили по телефону в номер, но никто не ответил. Харольд и руководитель русской делегации от министерства образования Николай Дмитриевич были вынуждены попросить у администрации отеля магнитную карточку от номера 210. Когда открыли номер, то увидели Сергея Ивановича лежащим в постели, его лицо выражало какое-то довольство, оно было благостным и в то же время удивленным. Он был мертв. На постели лежал обнаженный до пояса красивый, мощный, физически развитый, еще не старый мужчина. На широкой груди лежал сиротливо простой крестик. Особенно поражали мышцы рук и плеч, и тем обиднее показалась эта странная смерть. Рядом на тумбочке были две иконки: Божья Матерь и Иисус Христос, а в правой руке были зажаты две таблетки нитроглицерина. Он не успел принять их: сердце остановилось.

ЧУВСТВО ВИНЫ

Кошка, оставленная уехавшими хозяевами, некоторое время пыталась войти в свою квартиру, но новые квартиросъемщики ее не пустили. Известно, что в подобной ситуации кошки бывают не подготовлены к невзгодам жизни, обрушившихся неожиданно на них. И они отзываются на любое маломальское проявление чувства доброты со стороны людей. Стоит кому-нибудь приласкать их или сказать доброе слово, покормить, и они доверчиво тянутся к спасителю. В подъезде такие люди нашлись, они кормили кошку, но в квартиры свои не приглашали. Тем и жила.

К драме кошки добавилась еще одна: она отяжелела и лихорадочно искала новых и добрых хозяев, чтобы разрешиться. Однако все ее попытки проникнуть в какую-нибудь квартиру не увенчались успехом. Однажды она поднялась на седьмой этаж и,– когда хозяин квартиры Василий Петрович открыл дверь, чтобы вынести мусорное ведро, юркнула в квартиру. Хозяин не заругался, не выгнал кошку, более того, накормил, а затем сходил в магазин, выпросил у продавца картонную коробку и приспособил ее для новой жилицы. Когда из школы пришли сыновья и жена с работы, Василий Петрович объявил о новом члене семьи и о том, что он назвал кошку Лизкой. Домочадцы оценили акт благородства главы семьи.

Вскоре у Лизки появилось три котенка. Она стала полноправным членом семьи. Лизка была очень красивая, вся белая, за исключением лап (они были черными, впечатление такое, словно ей надели носочки), черными были также уши и часть груди. Вид у нее грациозный, голова крупная, нос прямой, шерсть короткая, плотная и очень нежная, шелковистая, глаза живые, зеленые. Вся семья привязалась к Лизке, она была чистюлей, благожелательно, благосклонно относилась ко всем, но выделяла особенно хозяина. Когда Василий Петрович приходил с работы, она не отходила от него ни на шаг, терлась о ноги, мурлыкала, а уж если он побуждал ее к игре, она старалась, придумывала разные трюки, шалости, провоцировала на продолжение игры, чтобы рассмешить всех. Кошка в квартире – всегда утешение, домашняя целительница.