Избранное. Том 1 - [4]

До чего же, однако, несколько часов, проведенных в абсолютной тишине, могут изменить отношение человека к звукам. А ведь услышал я всего-навсего смутный, далекий зов, похожий на призывный крик какой-нибудь птицы, ищущей свою подругу. Но он заставил меня отшатнуться от дерева так, словно оно в мгновение ока раскалилось докрасна, и встать, пригнувшись, напряженно пытаясь определить возможную природу этого звука. А он тем временем стал громче, значит, и ближе, причем скорость его приближения ко мне свидетельствовала о бесплодности каких-либо попыток ретироваться. Я огляделся в надежде найти подходящее для укрытия дерево, но все они, похоже, уже с самого рождения были старыми — самые нижние ветви находились на высоте не менее пятидесяти футов от земли. Единственным укрытием для меня могли бы послужить несколько тысяч стволов. Но какое-то чувство подсказало мне, что опасность, какова бы она ни была, лучше встретить лицом к лицу на открытом месте. Во всяком случае, мы увидим друг друга одновременно. Я чувствовал, что это кто-то живое и что оно питается мясом — это подсказывал мне еле слышный безапелляционный голос моего древнего предка. Я сделал кистью руки движение, которое бросило мне в ладонь рукоятку запрещенного законом небольшого кратерного пистолета и стал ждать, а зов все приближался и приближался, становясь все громче и мучительнее, как зов овцы, страдающей от неразделенной любви, как рев отвергнутого подругой быка, как стон гибнущего лося. Теперь до меня доносился и топот огромных лап, переставляемых с такой скоростью, что и при местном притяжении можно было составить представление о габаритах их обладателя. И наконец оно появилось из-за деревьев, полностью подтвердив все худшие опасения моего пра-пра… Это была не собака, не гиена даже, а то, чем была бы гиена, если бы рост ее в холке достигал семи футов, если бы лапы у нее были толщиной с мое бедро в самом узком месте, голова — величиной с кабину одноместного геликэба, а челюсти такие, что она могла бы в них спокойно нести человека, как ученый пес несет домой вечернюю газету. И, возможно, эта последняя мысль только и удержала меня от того, чтобы нажать на спуск. Чудовищный пес резко замедлил свой бег, подняв в воздух тучу хвои, взвыл последний раз и предъявил мне почти ярд красного языка. У него была гладкая коричневая с черным шерсть, большие зубы — но никак не больше шести дюймов от основания до верха — и ярко-черные, небольшие, величиной со слоновьи глаза с красными полукружьями внизу. Он медленно приблизился, как бы желая разглядеть то, что сейчас будет есть. Я слышал, как при движении хрустят его суставы. При каждом шаге его футовой толщины лапы глубоко утопали в покрытой хвоей земле. Я ощутил, что колени мои мелко дрожат, а волосы стоят дыбом. Теперь чудовище было от меня всего в десяти футах, и я видел, как от его дыхания колеблются края его ноздрей, в каждую из которых свободно вошел бы мой кулак. Я твердо знал, что если он приблизится еще хоть на шаг, я нажму спуск.

— Лежать, малыш! — выдавил я из себя, как мне показалось, решительным тоном приказа.

Он остановился, убрал, а затем снова вывалил язык, потом бережно опустил на землю свою задницу, как старая дева, садящаяся в любимую машину. И вот теперь он сидел и смотрел на меня, а я смотрел на него. А пока мы были заняты этим, появился сам великан.

Он приблизился почти бесшумно, появившись среди деревьев. Я заметил его, только когда он был не дальше пятидесяти футов — ведь ростом он был в два раза выше обычною человека, и ничего больше. Просто очень высокий человек с невероятным размером обуви.

Но при этом забываешь, что при двойном росте он заслоняет в четыре раза больше неба, наклонившись над тобой, что на себе он носит в семь раз больше мяса и костей. При земном притяжении он весил бы верных тысячу шестьсот фунтов. Здесь, на этой планете, он весил не более полутонны, но даже при этом каждая из его ног несла на себе по пятьсот фунтов. У него были толстые, увитые мышцами ноги, которые были под стать рукам, груди и шее, похожей на кусок дубового ствола, поддерживающей голову. Но, несмотря на всю его массивность, в фигуре его не было никакой диспропорции. Если бы его сфотографировать так, чтобы на снимке невозможно было представить масштаб, он выглядел бы как обычный мистер — Покоритель Вселенной, стройный, сильный, с хорошо развитой мускулатурой и больше ничем особенным не выделяющийся. У нет были черные, курчавые волосы, подстриженные неровно, но довольно сносно для человека, живущего вдали от парикмахеров. Он носил бородку. Под густыми, черными бровями прятались светло-голубые глаза. Кожа его была выдублена непогодой. У него были правильные черты лица, и если вам нравятся лица в стиле «Зевс-Посейдон», то вы могли бы назвать его даже симпатичным. Все это я рассмотрел, пока он приближался ко мне, двигаясь настолько же легко, насколько тяжело передвигался его пес. Он остановился рядом с ним и беззаботно потрепал его по голове ладонью размером с добрую лопату, разглядывая меня. Тут я на какой-то миг вновь почувствовал себя ребенком, снизу вверх глядящим на мир взрослых, словно Гулливер в стране великанов. Мысли теснились в моей голове, приобретая призрачные образы миров, полных тепла и любви, — смутные воспоминания детства, теперь уже давно забытые. Я отогнал их и напомнил себе, что я — Бэйрд Улрик, профессионал, выполняющий задание в мире, где просто не может быть места фантазиям.