Избранное: Стихотворения. Поэмы. Переводы - [23]

Сплетенье линий, лепет пятен,

Мельканье брачущихся пар.

Дагестан

Я лежал на вершине горы,

Я был окружен землей.

Заколдованный край внизу

Все цвета потерял, кроме двух:

Светло-синий,

Светло-коричневый там, где по

   синему камню писало перо Азраила.

Вкруг меня лежал Дагестан.

Разве гадал я тогда,

Что в последний раз

Читаю арабские буквы на камнях

   горделивой земли?

Как я посмел променять на чет и

   нéчет любови

Разреженный воздух горы?

Чтобы здесь

В ложке плавить на желтом огне

Дагестанское серебро?

Петь:

«Там я жил над ручьем,

Мыл в ледяной воде

Простую одежду мою»?

Из окна

Наверчены звездные линии

На северном полюсе мира,

И прямоугольная, синяя

В окно мне вдвинута лира.

А ниже — бульвары и здания

В кристальном скрипичном напеве, —

Как будущее, как сказание,

Как Будда у матери в чреве.

Превращение

Я безупречно был вооружен,

И понял я, что мне клинок не нужен,

Что дудкой Марса я заворожен

И в боевых доспехах безоружен,

Что с плеч моих плывет на землю гнет,

Куда меня судьба ни повернет,

Что тяжек я всей тяжестью земною,

Как якорь, волочащийся по дну,

И цепь разматывается за мною,

А я себя матросам не верну…

И пожелал я

   легкости небесной,

Сестры чудесной

   поросли древесной,

Затосковал — и приоткрыл лицо,

И ласточки снуют, как пальцы пряхи,

Трава просовывает копьецо

Сквозь каждое кольцо моей рубахи,

Лежу, —

   а жилы крепко сращены

С хрящами придорожной бузины.

«Мне опостылели слова, слова, слова…»

Мне опостылели слова, слова, слова,

Я больше не могу превозносить права

На речь разумную, когда всю ночь о крышу

В отрепьях, как вдова, колотится листва.

Оказывается, я просто плохо слышу

И неразборчива ночная речь вдовства.

Меж нами есть родство. Меж нами нет родства.

И если я твержу деревьям сумасшедшим,

Что у меня в росе по локоть рукава,

То, кроме стона, им уже ответить нечем.

Телец, Орион, Большой Пес

Могучая архитектура ночи!

Рабочий ангел купол повернул,

Вращающийся на древесных кронах,

И обозначились между стволами

Проемы черные, как в старой церкви,

Забытой богом и людьми.

      Но там

Взошли мои алмазные Плеяды.

Семь струн привязывает к ним Сапфо

И говорит:

   «Взошли мои Плеяды,

   А я одна в постели, я одна.

   Одна в постели!»

   Ниже и левей

В горячем персиковом блеске встали,

Как жертва у престола, золотые

Рога Тельца

   и глаз его, горящий

Среди Гиад,

   как Ветхого завета

Еще одна скрижаль.

   Проходит время,

Но — что мне время?

Я терпелив,

   я подождать могу,

Пока взойдет за жертвенным Тельцом

Немыслимое чудо Ориона,

Как бабочка безумная, с купелью

В своих скрипучих проволочных

      лапках,

Где были крещены Земля и Солнце.

Я подожду,

   пока в лучах стеклянных

Сам Сириус —

   с египетской, загробной,

   собачьей головой —

Взойдет.

Мне раз еще увидеть суждено

Сверкающее это полотенце,

Божественную перемычку счастья,

И что бы люди там ни говорили —

Я доживу, переберу позвездно,

Пересчитаю их по каталогу,

Перечитаю их по книге ночи.

Снежная ночь в Вене

Ты безумна, Изора, безумна и зла,

Ты кому подарила свой перстень с отравой

И за дверью трактирной тихонько ждала:

Моцарт, пей, не тужи, смерть в союзе со славой.

Ах, Изора, глаза у тебя хороши

И черней твоей черной и горькой души.

Смерть позорна, как страсть. Подожди, уже скоро,

Ничего, он сейчас задохнется, Изора.

Так лети же, снегов не касаясь стопой:

Есть кому еще уши залить глухотой

И глаза слепотой, есть еще голодуха,

Госпитальный фонарь и сиделка-старуха.

Зимой

Куда ведет меня подруга —

Моя судьба, моя судьба?

Бредем, теряя кромку круга

И спотыкаясь о гроба.

Не видно месяца над нами,

В сугробах вязнут костыли,

И души белыми глазами

Глядят вослед поверх земли.

Ты помнишь ли, скажи, старуха,

Как проходили мы с тобой

Под этой каменной стеной

Зимой студеной, в час ночной,

Давным-давно, и так же глухо,

Вполголоса и в четверть слуха,

Гудело эхо за спиной?

Синицы

В снегу, под небом синим,

   а меж ветвей — зеленым,

Стояли мы и ждали

   подарка на дорожке.

Синицы полетели

   с неизъяснимым звоном,

Как в греческой кофейне

   серебряные ложки.

Могло бы показаться,

   что там невесть откуда

Идет морская синька

   на белый камень мола,

И вдруг из рук служанки

   под стол летит посуда,

И ложки подбирает,

   бранясь, хозяин с пола.

Конец навигации

В затонах остывают пароходы,

Чернильные загустевают воды,

Свинцовая темнеет белизна,

И если впрямь земля болеет нами,

То стала выздоравливать она —

Такие звезды блещут над снегами,

Такая наступила тишина,

И вот уже из ледяного плена

Едва звучит последняя сирена.

Новогодняя ночь

Я не буду спать

Ночью новогодней,

Новую тетрадь

Я начну сегодня.

Ради смысла дат

И преображенья

С головы до пят

В плоть стихотворенья —

Год переберу,

Месяцы по строчке

Передам перу

До последней точки.

Где оно — во мне

Или за дверями,

В яви или сне

За семью морями,

В пляске по снегам

Белой круговерти, —

Я не знаю сам,

В чем мое бессмертье,

Но из декабря

Брошусь к вам, живущим

Вне календаря,

Наравне с грядущим.

О, когда бы рук

Мне достало на год

Кончить новый круг!

Строчки сами лягут…

IV

Малиновка

Душа и не глядит

   на рифму конопляную,

Сидит, не чистит перышек,

   не продувает горла:

Бывало, мол, и я

   певала над поляною,

Сегодня, мол, не в голосе,

   в зобу дыханье сперло.

Пускай душа чуть-чуть

   распустится и сдвинется,

Хоть на пятнадцать градусов,