Избранное: Стихотворения. Поэмы. Переводы - [21]

И стоит в багровых звездах

Кривда Страшного суда.

Степная дудка

I. «Жили, воевали, голодали…»

Жили, воевали, голодали,

Умирали врозь, по одному.

Я не живописец, мне детали

Ни к чему, я лучше соль возьму.

Из всего земного ширпотреба

Только дудку мне и принесли:

Мало взял я у земли для неба,

Больше взял у неба для земли.

Я из шапки вытряхнул светила,

Выпустил я птиц из рукава.

Обо мне земля давно забыла,

Хоть моим рифмовником жива.

II. «На каждый звук есть эхо на земле…»

На каждый звук есть эхо на земле.

У пастухов кипел кулеш в котле,

Почесывались овцы рядом с нами

И черными стучали башмачками.

Что деньги мне? Что мне почет и честь

В степи вечерней без конца и края?

С Овидием хочу я брынзу есть

И горевать на берегу Дуная,

Не различать далеких голосов,

Не ждать благословенных парусов.

III. «Где вьюгу на латынь…»

Где вьюгу на латынь

Переводил Овидий,

Я пил степную синь

И суп варил из мидий.

И мне огнем беды

Дуду насквозь продуло,

И потому лады

Поют, как Мариула,

И потому семья

У нас не без урода

И хороша моя

Дунайская свобода.

Где грел он в холода

Лепешку на ладони,

Там южная звезда

Стоит на небосклоне.

IV. «Земля неплодородная, степная…»

Земля неплодородная, степная,

Горючая, но в ней для сердца есть

Кузнечика скрипица костяная

И кесарем униженная честь.

А где мое грядущее? Бог весть.

Изгнание чужое вспоминая,

С Овидием и я за дестью десть

Листал тетрадь на берегу Дуная.

За желть и жёлчь любил я этот край

И говорил: — Кузнечик мой, играй! —

И говорил: — Семь лет пути до Рима!

Теперь мне и до степи далеко.

Живи хоть ты, глоток сухого дыма,

Шалаш, кожух, овечье молоко.

«О, только бы привстать, опомниться, очнуться…»

О, только бы привстать, опомниться, очнуться

И в самый трудный час благословить труды,

Вспоившие луга, вскормившие сады,

В последний раз глотнуть из выгнутого блюдца

Листа ворсистого

   хрустальный мозг воды.

Дай каплю мне одну, моя трава земная,

Дай клятву мне взамен — принять в наследство речь,

Гортанью разрастись и крови не беречь,

Не помнить обо мне и, мой словарь ломая,

Свой пересохший рот моим огнем обжечь.

Поздняя зрелость

Не для того ли мне поздняя зрелость,

Чтобы, за сердце схватившись, оплакать

Каждого слова сентябрьскую спелость,

Яблока тяжесть, шиповника мякоть,

Над лесосекой тянувшийся порох,

Сухость брусничной поляны, и ради

Правды — вернуться к стихам, от которых

Только помарки остались в тетради.

Все, что собрали, сложили в корзины,

К на мосту прогремела телега.

Дай мне еще наклониться с вершины,

Дай удержаться до первого снега.

Явь и речь

Как зрение — сетчатке, голос — горлу,

Число — рассудку, ранний трепет — сердцу,

Я клятву дал вернуть мое искусство

Его животворящему началу.

Я гнул его, как лук, я тетивой

Душил его — и клятвой пренебрег.

Не я словарь по слову составлял,

А он меня творил из красной глины;

Не я пять чувств, как пятерню Фома,

Вложил в зияющую рану мира,

А рана мира облегла меня,

И жизнь жива помимо нашей воли.

Зачем учил я посох прямизне,

Лук — кривизне и птицу — птичьей роще?

Две кисти рук, вы на одной струне,

О явь и речь, зрачки расширьте мне,

И причастите вашей царской мощи,

И дайте мне остаться в стороне

Свидетелем свободного полета

Воздвигнутого чудом корабля,

О, два крыла, две лопасти оплота,

Надежного, как воздух и земля!

II

Надпись на книге

…Как волна на волну набегает,

Гонит волну пред собой, нагоняема сзади волною,

Так же бегут и часы…

Овидий. Метаморфозы, XV (перевод С. Шервинского)

Ты ангел и дитя, ты первая страница,

Ты катишь колесо прибоя пред собой —

Волну вослед волне, и гонишь, как прибой,

За часом новый час — часы, как часовщица.

И все, что бодрствует, и все, что спит и снится,

Слетается на пир зелено-голубой.

А я клянусь тебе, что княжил над судьбой,

И хоть поэтому ты не могла не сбыться.

Я под твоей рукой, а под рукой моей

Земля семи цветов и синь семи морей,

И суток лучший час, и лучший месяц года,

И лучшая пора бессонниц и забот —

Спугнет тебя иль нет в час твоего прихода

Касатки головокружительный полет.

Песня

Давно мои ранние годы прошли

По самому краю,

По самому краю родимой земли,

По скошенной мяте, по синему раю,

И я этот рай навсегда потеряю.

Колышется ива на том берегу,

Как белые руки.

Пройти до конца по мосту не могу,

Но лучшего имени влажные звуки

На память я взял при последней разлуке.

Стоит у излуки

И моет в воде свои белые руки,

А я перед ней в неоплатном долгу.

Сказал бы я, кто на поемном лугу,

На том берегу,

За ивой стоит, как русалка над речкой,

И с пальца на палец бросает колечко.

Ветер

Душа моя затосковала ночью.

А я любил изорванную в клочья,

Исхлестанную ветром темноту

И звезды, брезжущие на лету

Над мокрыми сентябрьскими садами,

Как бабочки с незрячими глазами,

И на цыганской масленой реке

Шатучий мост, и женщину в платке,

Спадавшем с плеч над медленной водою,

И эти руки, как перед бедою.

И кажется, она была жива,

Жива, как прежде, но ее слова

Из влажных «Л» теперь не означали

Ни счастья, ни желаний, ни печали,

И больше мысль не связывала их,

Как повелось на свете у живых.

Слова горели, как под ветром свечи,

И гасли, словно ей легло на плечи

Все горе всех времен. Мы рядом шли,

Но этой горькой, как полынь, земли

Она уже стопами не касалась

И мне живою больше не казалась.

Когда-то имя было у нее.