Избранное: Стихотворения. Поэмы. Переводы - [18]

Асфальт крупитчатый клюют

И на поминках дождик пьют.

Деревья

I. «Чем глуше крови страстный ропот…»

Чем глуше крови страстный ропот

И верный кров тебе нужней,

Тем больше ценишь трезвый опыт

Спокойной зрелости своей.

Оплакав молодые годы,

Молочный брат листвы и трав,

Глядишься в зеркало природы,

В ее лице свое узнав.

И собеседник и ровесник

Деревьев полувековых,

Ищи себя не в ранних песнях,

А в росте и упорстве их.

Им тяжко собственное бремя,

Но с каждой новою весной

В их жесткой сердцевине время

За слоем отлагает слой.

И крепнет их живая сила,

Двоятся ветви их, деля

Тот груз, которым одарила

Своих питомцев мать-земля.

О чем скорбя, в разгаре мая

Вдоль исполинского ствола

На крону смотришь, понимая,

Что мысль взамену чувств пришла?

О том ли, что в твоих созвучьях

Отвердевает кровь твоя,

Как в терпеливых этих сучьях

Луч солнца и вода ручья?

II. «Державы птичьей нищеты…»

Державы птичьей нищеты,

Ветров зеленые кочевья,

Ветвями ищут высоты

Слепорожденные деревья.

Зато, как воины стройны,

Очеловеченные нами,

Стоят и соединены

Земля и небо их стволами.

С их плеч, когда зима придет,

Слетит убранство золотое:

Пусть отдохнет лесной народ,

Накопит силы на покое.

А листья — пусть лежат они

Под снегом, ржавчина природы.

Сквозь щели сломанной брони

Живительные брызнут воды,

И двинется весенний сок,

И сквозь кору из черной раны

Побега молодого рог

Проглянет, нежный и багряный.

И вот уже в сквозной листве

Стоят округ земли прогретой

И света ищут в синеве

Еще, быть может, до рассвета.

— Как будто горцы к нам пришли

С оружием своим старинным

На праздник матери-земли

И станом стали по низинам.

Созвучья струн волосяных

Налетом птичьим зазвучали,

И пляски ждут подруги их,

Держа в точеных пальцах шали.

Людская плоть в родстве с листвой,

И мы чем выше, тем упорней:

Древесные и наши корни

Живут порукой круговой.

Дом напротив

Ломали старый деревянный дом.

Уехали жильцы со всем добром —

С диванами, кастрюлями, цветами,

Косыми зеркалами и котами.

Старик взглянул на дом с грузовика,

И время подхватило старика,

И все осталось навсегда, как было.

Но обнажились между тем стропила,

Забрезжила в проемах без стекла

Сухая пыль, и выступила мгла.

Остались в доме сны, воспоминанья,

Забытые надежды и желанья.

Сруб разобрали, бревна увезли.

Но ни на шаг от милой им земли

Не отходили призраки былого

И про рябину песню пели снова,

На свадьбах пили белое вино,

Ходили на работу и в кино,

Гробы на полотенцах выносили,

И друг у друга денег в долг просили,

И спали парами в пуховиках,

И первенцев держали на руках,

Пока железная десна машины

Не выгрызла их шелудивой глины,

Пока над ними кран, как буква «Г»,

Не повернулся на одной ноге.

Ранняя весна

Эй, в черном ситчике, неряха городская,

Ну, здравствуй, мать-весна! Ты вон теперь какая:

Расселась — ноги вниз — на Каменном мосту

И первых ласточек бросает в пустоту.

Девчонки-писанки с короткими носами,

Как на экваторе, толкутся под часами

В древнеегипетских ребристых башмаках,

С цветами желтыми в русалочьих руках.

Как не спешить туда взволнованным студентам,

Французам в дудочках, с владимирским акцентом,

Рабочим молодым, жрецам различных муз

И ловким служащим, бежавшим брачных уз?

Но дворник с номером косится исподлобья,

Пока троллейбусы проходят, как надгробья,

И я бегу в метро, где, у Москвы в плену,

Огромный базилевс залег во всю длину.

Там нет ни времени, ни смерти, ни апреля,

Там дышит ровное забвение без хмеля,

И ровное тепло подземных городов,

И ровный узкий свист летучих поездов.

«Над черно-сизой ямою…»

Над черно-сизой ямою

И жухлым снегом в яме

Заплакала душа моя

Прощальными слезами.

Со скрежетом подъемные

Ворочаются краны

И сыплют шлак в огромные

Расхристанные раны,

Губастые бульдозеры,

Дрожа по-человечьи,

Асфальтовое озеро

Гребут себе под плечи.

Безбровая, безбольная,

Еще в родильной глине,

Встает прямоугольная

Бетонная богиня.

Здесь будет сад с эстрадами

Для скрипок и кларнетов,

Цветной бассейн с наядами

И музы для поэтов.

А ты, душа-чердачница,

О чем затосковала?

Тебе ли, неудачница,

Твоей удачи мало?

Прощай, житье московское,

Где ты любить училась,

Петровско-Разумовское,

Прощайте, ваша милость!

Истцы, купцы, повытчики,

И что в вас было б толку,

Когда б не снег на ситчике,

Накинутом на челку.

Эх, маков цвет, мещанское

Житьишко за заставой!

Я по линейке странствую,

И правый и неправый.

Загадка с разгадкой

Кто, еще прозрачный школьник,

Учит Музу чепухе

И торчит, как треугольник,

На шатучем лопухе?

Головастый внук Хирона,

Полувсадник-полуконь,

Кто из рук Анакреона

Вынул скачущий огонь?

Кто Державину докука,

Хлебникову брат и друг,

Взял из храма ультразвука

Золотой зубчатый лук?

Кто, коленчатый, зеленый

Царь, циркач или божок,

Для меня сберег каленый,

Норовистый их смычок?

Кто стрекочет, и пророчит,

И антеннами усов

Пятки времени щекочет,

Как пружинками часов?

Мой кузнечик, мой кузнечик,

Герб державы луговой!

Он и мне протянет глечик

С ионийскою водой.

На берегу

Он у реки сидел на камыше,

Накошенном крестьянами на крыши,

И тихо было там, а на душе

Еще того спокойнее и тише.

И сапоги он скинул. И когда

Он в воду ноги опустил, вода

Заговорила с ним, не понимая,

Что он не знает языка ее.

Он думал, что вода — глухонемая

И бессловесно сонных рыб жилье,

Что реют над водою коромысла

И ловят комаров или слепней,