Избранное: Стихотворения. Поэмы. Переводы - [17]

Ямб затасканный, рифма плохая —

Только бредни, постылые бредни,

И достойней:

   «О, матерь Ахайя,

Пробудись, я твой лучник последний…»

«Кухарка жирная у скаред…»

Кухарка жирная у скаред

На сковородке мясо жарит,

И приправляет чесноком,

Шафраном, уксусом и перцем,

И побирушку за окном

Костит и проклинает с сердцем.

А я бы тоже съел кусок,

Погрыз бараний позвонок

И, как хозяин, кружку пива

Хватил и завалился спать:

Кляните, мол, судите криво,

Голодных сытым не понять.

У, как я голодал мальчишкой!

Тетрадь стихов таскал под мышкой,

Баранку на два дня делил:

Положишь на зубок ошибкой…

И стал жильем певучих сил,

Какой-то невесомой скрипкой.

Сквозил я, как рыбачья сеть,

И над землею мог висеть.

Осенний дождь, двойник мой серый,

Долдонил в уши свой рассказ,

В облаву милиционеры

Ходили сквозь меня не раз.

А фонари в цветных размывах

В тех переулках шелудивых,

Где летом шагу не ступить,

Чтобы влюбленных в подворотне

Не всполошить!.. Я, может быть,

Воров московских был бесплотней,

Я в спальни тенью проникал,

Летал, как пух из одеял,

И молодости клясть не буду

За росчерк звезд над головой,

За глупое пристрастье к чуду

И за карман дырявый свой.

Вещи

Все меньше тех вещей, среди которых

Я в детстве жил, на свете остается.

Где лампы-«молнии»? Где черный порох?

Где черная вода со дна колодца?

Где «Остров мертвых» в декадентской раме?

Где плюшевые красные диваны?

Где фотографии мужчин с усами?

Где тростниковые аэропланы?

Где Надсона чахоточный трехдольник,

Визитки на красавцах-адвокатах,

Пахучие калоши «Треугольник»

И страусова нега плеч покатых?

Где кудри символистов полупьяных?

Где рослых футуристов затрапезы?

Где лозунги на липах и каштанах,

Бандитов сумасшедшие обрезы?

Где твердый знак и буква «ять» с «фитою»?

Одно ушло, другое изменилось,

И что не отделялось запятою,

То запятой и смертью отделилось.

Я сделал для грядущего так мало,

Но только по грядущему тоскую

И не желаю начинать сначала:

Быть может, я работал не впустую.

А где у новых спутников порука,

Что мне принадлежат они по праву?

Я посягаю на игрушки внука,

Хлеб правнука, праправнукову славу.

Фотография

О. М. Грудцовой

В сердце дунет ветер тонкий,

И летишь, летишь стремглав,

А любовь на фотопленке

Душу держит за рукав,

У забвения, как птица,

По зерну крадет — и что ж?

Не пускает распылиться,

Хоть и умер, а живешь —

Не вовсю, а в сотой доле,

Под сурдинку и во сне,

Словно бродишь где-то в поле

В запредельной стороне.

Все, что мило, зримо, живо,

Повторяет свой полет,

Если ангел объектива

Под крыло твой мир берет.

Греческая кофейня

Где белый камень в диком блеске

Глотает синьку вод морских,

Грек Ламбринуди в красной феске

Ждал посетителей своих.

Они развешивали сети,

Распутывали поплавки

И, улыбаясь точно дети,

Натягивали пиджаки.

— Входите, дорогие гости,

Сегодня кофе как вино! —

И долго в греческой кофейне

Гремели кости

Домино.

А чашки разносила Зоя,

И что-то нежное и злое

Скрывала медленная речь,

Как будто море кружевное

Спадало с этих узких плеч.

Верблюд

На длинных нерусских ногах

Стоит, улыбаясь некстати,

А шерсть у него на боках,

Как вата в столетнем халате.

Должно быть, молясь на восток,

Кочевники перемудрили,

В подшерсток втирали песок

И ржавой колючкой кормили.

Горбатую царскую плоть,

Престол нищеты и терпенья,

Нещедрый пустынник-господь

Слепил из отходов творенья.

И в ноздри вложили замок,

А в душу — печаль и величье,

И, верно, с тех пор погремок

На шее болтается птичьей.

По Черным и Красным пескам,

По дикому зною бродяжил,

К чужим пристрастился тюкам,

Копейки под старость не нажил.

Привыкла верблюжья душа

К пустыне, тюкам и побоям.

А все-таки жизнь хороша,

И мы в ней чего-нибудь стоим.

V

Мотылек

Ходит мотылек

По ступеням света,

Будто кто зажег

Мельтешенье это.

Книжечку чудес

На лугу открыли,

Порошком небес

Подсинили крылья.

В чистом пузырьке

Кровь другого мира

Светится в брюшке

Мотылька-лепира.

Я бы мысль вложил

В эту плоть, но трогать

Мы не смеем жил

Фараона с ноготь.

Посредине мира

Я человек, я посредине мира,

За мною мириады инфузорий,

Передо мною мириады звезд.

Я между ними лег во весь свой рост —

Два берега связующее море,

Два космоса соединивший мост.

Я Нестор, летописец мезозоя,

Времен грядущих я Иеремия.

Держа в руках часы и календарь,

Я в будущее втянут, как Россия,

И прошлое кляну, как нищий царь.

Я больше мертвецов о смерти знаю,

Я из живого самое живое.

И — боже мой! — какой-то мотылек,

Как девочка, смеется надо мною,

Как золотого шелка лоскуток.

Малютка-жизнь

Я жизнь люблю и умереть боюсь.

Взглянули бы, как я под током бьюсь

И гнусь, как язь в руках у рыболова,

Когда я перевоплощаюсь в слово.

Но я не рыба и не рыболов.

И я из обитателей углов,

Похожий на Раскольникова с виду.

Как скрипку, я держу свою обиду.

Терзай меня — не изменюсь в лице.

Жизнь хороша, особенно в конце,

Хоть под дождем и без гроша в кармане,

Хоть в Судный день — с иголкою в гортани.

А! Этот сон! Малютка-жизнь, дыши,

Возьми мои последние гроши,

Не отпускай меня вниз головою

В пространство мировое, шаровое!

Голуби

Семь голубей — семь дней недели

Склевали корм и улетели,

На смену этим голубям

Другие прилетают к нам.

Живем, считаем по семерке,

В последней стае только пять,

И наши старые задворки

На небо жалко променять:

Тут наши сизари воркуют,

По кругу ходят и жалкуют,