Избранное: стихотворения, песни - [46]

Но каждая пусть веселей в десять раз!

Третье — подарок пускай будет ярок,

Красив, интересен, приятен, толков.

Пусть будет один хороший подарок

Вместо десятка бумажных мешков.

1946

ПРАЗДНИКИ И БУДНИ

Наш год украшен Октябрем и Маем.

Мы к этим праздникам (и к прочим дням большим)

Обычно новые заводы в ход пускаем,

Дороги строим, новый дом кончаем

И новый магазин открыть спешим.

Здесь — новую осваивают трассу,

Тут — новый клуб, там — новая сберкасса…

Обновкам нет конца! И нам про все про это

Восторженно, картинно и пестро

Распишет на столбцах предпраздничной газеты

По–праздничному легкое перо:

«…Над новым стадионом флаг трепещет,

Подстриженной травы сверкает изумруд…

Здесь молодость отваге рукоплещет,

Здесь сила с красотой чудесный спор ведут!..»

«Внутри универмаг отделан в русском стиле,

А рыбный магазин — с садками под «Садко»…»

«…И все, кто на открытье школы были,

Ушли взволнованные очень глубоко…»

«…Наш город обновится в это лето —

Готов ремонта грандиозный план.

Нам твердо заявил предгорсовета,

Что в городском саду забьет фонтан…»

Прекрасно! Я отнюдь не враг восторгов —

И близок мне восторг строителя, творца.

Пусть прелесть новых фабрик, школ, госторгов

Обрадует советские сердца!

Все хорошо! Все сделано на совесть!

Но… будем продолжать простую нашу повесть.

Есть граждане у нас, — быть может, их немного,

Но портят нам всю музыку они:

Про новый дом и новую дорогу

Они кричат лишь в праздничные дни,

А в будни — рушится их новое хозяйство

От нерадивости и разгильдяйства.

Я нарисую вам примерную картину,

И красок для нее не стану я жалеть —

Пусть сор и мусор, грязь и паутина

Наш светлый дом не засоряют впредь!

Мелькнула быстро праздничная дата…

В кипучих буднях жизнь идет вперед,

И все, что так расхвалено когда–то,

Что было так красиво и богато,

В кратчайший срок хиреет и сдает.

Зачах универмаг с отделкой в русском стиле,

С фонтаном новым вышла ерунда:

Сначала он забил, потом его забили,

Поскольку била грязь, а не вода.

И стадион поникнул флагом гордым:

Он слишком далеко от города стоял;

Нельзя ж за десять верст ходить пешком за спортом,

А транспорта никто наладить не желал…

Цветы, как говорится, облетели,

Их некому беречь, растить и поливать,

А как пред праздником авралить все умели,

Как все рвались вперед — рапортовать!

И я, мол, в этом деле пай имею,

И я старался, доля тут моя.

Коль будут награждать, скажу, не покраснею:

— Я указал, и обеспечил я!

Но… праздник отошел. Не скоро быть другому.

И вот прекрасный дом стал хуже, чем барак:

Туда в горячке дать забыли управдома

И даже дворника не подберут никак.

Куда хозяева девались — неизвестно,

Быть на виду теперь им всем неинтересно…

Ударить бы в набат! Но нет, молчит газета,

Никто бесед ей больше не дает;

Молчит горком, молчит предгорсовета,

До новых праздников воды набравши в рот.

Другим мораль охотно мы читаем,

А сами слушаем ее с большим трудом.

Друзья, товарищи! Меж Октябрем и Маем

Давайте сбережем и сквер, и клуб, и дом,

И все, что будет к праздникам открыто,

Беречь давайте в будни деловито.

Народ ждет дел, а не пустых речей,

Он ненавидит трепачей!

1946

ЧИТАЯ ЖУРНАЛЫ

Иные поэты тоской своей

В стихах упиваться любят,

А в жизни посмотришь, — они, ей–ей,

Весьма веселые люди:

Умеют смеяться, и петь, и острить,

И спляшут, когда случится,

Но стоит им сесть и начать творить —

Как будто наелись горчицы!

Голос настроят на томный минор

(«Что радость? Она примитивна!»)

И ну заводить унылый хор…

Послушаешь — аж противно!

Один, в какую бы тему ни влез, —

Повсюду разводит слякоть:

Пойдет он, скажем, за чем–нибудь в лес

И лес начинает плакать!

Над полем — запустит дождик косой,

Похнычет над листиком желтым,

Вся природа — как сыр со слезой,

Куда бы с ним ни пошел ты!

Другой, оседлавши разбитых кляч

Мистики и символизма,

В стихах подымает лирический плач

О прошлой любви и жизни.

Свой куцый любовный ассортимент

Так рассиропит тоской он, —

Не то что люди — рояль, инструмент,

От воплей его расстроен!

Строка за строкой, за стишком стишок

Зовут тебя ахать и охать:

Ах, мол, в мечтах, мол, все так хорошо,

Да в жизни все так, мол, плохо!

Третий — философ. Он жалобный вой

Подправит и луком и перцем,

То скорбью его назовет мировой,

А то по–немецки «вельтшмерцем»,

И тут уж ему не поставишь границ, —

Он все обтоскует искусно:

Букашку и вечность возьмет и сравнит,

И сразу — неловко и грустно…

Иной соловей вот–вот–вот запоет

Под стать нашей звонкой эпохе.

Нет! Смотришь — лирический голос сдает

И слышатся охи и вздохи.

И не поймешь, почему это он

Спикировал, как говорится:

Боится нарушить «хороший тон»

Иль… голос сорвать боится?

И черт их там знает, кто их застращал,

Заставил печально выть их, —

То ли эстет, что с тоски отощал,

То ли трухлявый критик!

Попробуй прославить здоровье и труд

И солнце без тучи печальной, —

Сейчас же из разных углов заорут:

Банально! Серо! Тривиально!

Эстеты любой жизнерадостный стих

Безжалостно раскритикуют.

Как будто соревнованье у них:

Кто кого перетоскует?

Хватает нам солнца, и дел, и любви,

Враги не раз нами биты.

Казалось бы, радуйся, строй и живи —

Но странные есть пииты:

Кричат во все горло о «праве на грусть»:

Грустить не мешали им сроду, —

Пускай надрываются. Только пусть

Не тащат всю слякоть народу!