Избранное - [173]

Так Хубэр и хотел сделать. Но теперь, когда все прояснилось, когда осталось только перевести Нацла в свой дом и передать ему лавку, он перестал спать по ночам и днем тоже не находил покоя. Как он мог уехать, когда жена заливалась горькими слезами, как только заходила речь об его отъезде? Как он мог покинуть этих людей, когда вдруг почувствовал себя среди них так хорошо? Как мог он уехать, не сделав ничего для Банди?

Персида, которая держала Банди в своем доме, вовсе не разделяла мнения священника. Она считала, что Хубэр должен обязательно поговорить с ней.

А когда двум людям есть что сказать друг другу, они об этом знают, не вымолвив даже слова.

Персида видела, что Хубэр хочет с ней поговорить, и напрасно ее уговаривал Нацл не вмешиваться, чувство жалости и желание покоя толкали ее на то, чтобы прояснить и это дело.

Персида только и ждала, чтобы застать Хубэра одного.

— Послушайте, папа, — начала она так, словно речь шла о пустячном деле, — на святого Георгия мы переезжаем. А что, если оставить корчму под присмотром Банди? Он хотя и молодой, но разумный и работящий. И совсем не будет плохо, если мы позаботимся о нем.

Хубэр сделался белый как мел.

Некоторое время он пристально и как бы испуганно смотрел Персиде в глаза, потом схватил ее руку, сжал ее и заплакал. Тихий, глухой плач постепенно перешел в рыдания.

— Что мне делать? — воскликнул он наконец.

— Если бы вы были плохим человеком, вы бы не плакали. Вам вовсе не безразлично то, до чего другим нет никакого дела, — говорила Персида. — Спросите ваше сердце, и оно подскажет вам, что делать, и плохого оно вам не посоветует.

— Я хочу его взять с собой. Отвезу его в Вену, дам ему какую-нибудь специальность, а потом вернусь.

Персида задумалась.

Все это прекрасно и замечательно, лучше и быть не может. Великое бы дело сделал Хубэр, если бы взялся за это раньше. Теперь же, пожалуй, было уже поздно. Однако все возможно, если человек желает этого всей душой, и нужно сделать это, коли от этого зависит мир и покой целой семьи.

— Разговор с ним я начну издалека и подготовлю его, — пообещала Персида. — Если можете, приходите завтра вечером к нам. Я устрою так, что вы будете вдвоем и никто вам не помешает. Он очень привязан ко мне и послушается меня.

Банди и вправду был привязан к Персиде и привязывался все больше и больше. Дело только в том, что Банди всегда был немножко ненормальным, а теперь, когда все переменилось, он и вовсе стал пугливым и недоверчивым.

Его мучила одна мысль: что же ему делать, когда Персида переедет в дом Хубэра.

— Зачем? — спросил он, когда Персида поинтересовалась, не хочет ли он поехать в Пешт или в Вену.

— Посмотришь мир, будешь учиться, станешь человеком, — отвечала Персида. — Отец мне пообещал, что возьмет тебя с собой, если ты захочешь поехать.

— А зачем ему брать меня? — вновь спросил Банди.

В его голове никак не укладывалось, что Хубэр, злой и несдержанный человек, от которого в страхе бегала его мать, может сделать доброе дело.

— Чтобы сделать приятное мне, — ответила Персида.

Да, это Банди мог понять. Ради Персиды даже Хубэр мог стать добрым человеком.

Банди пожал плечами.

— А когда я вернусь?

— Когда захочешь.

Банди опять пожал плечами.

В конце концов ему было все равно, если уж он не может переехать с ней в другой дом и если так она хочет.

Хубэр мог приходить: все было подготовлено.

Хотя Хубэр об этом знал, однако, выходя вечером из дома, чтобы направиться в корчму у Солоницы, он дрожал всем телом, как злодей, который видит, что ничего больше не остается, как совершить злодеяние. Его угнетала мысль, что он пренебрег советом пастора. Ему хотелось вернуться с полдороги назад, ведь невозможно было даже и представить, чтобы все так прекрасно осуществилось, как и было задумано. Но ему ничего не оставалось, как только идти вперед. Так катится камень, который столкнули с крутого берега в воду.

Оставшись с глазу на глаз с Банди, одни во всем доме, Хубэр был готов ко всему.

— Так, значит, поедешь со мной? — спросил он.

Банди посмотрел на Хубэра, который не показался ему ни злым, ни ужасным: в его улыбке и глазах чувствовалось необычайное доброжелательство.

— Поеду, — ответил он, — если этого хочет Персида!

— Все будет хорошо, мальчик, — продолжал Хубэр, — все у тебя будет в достатке!

Банди снова взглянул на Хубэра.

— Почему? — спросил он.

В этом «почему» и в том тоне, каким произнес его Банди, было нечто такое, от чего Хубэру стало страшно.

Но здесь, на половине разговора, остановиться было невозможно, нужно было идти до конца и избавиться ото всего, что угнетало его.

— Это я тебе потом скажу. А теперь знай, что нет у тебя на свете более близкого человека, чем я.

Банди отступил назад и засмеялся, оскалив зубы.

— Ты знал мою маму? — спросил он, поднимая руку. — Ты ее знал? Ты помнишь ее?

— Да! — Хубэр склонил голову.

— Больше не говори ничего, я все знаю! — Голос у Банди стал хриплым. — Ты мой отец? Правда?

— Да! — ответил Хубэр и подошел к нему.

Банди ударил Хубэра кулаком в грудь, потом, в диком исступлении, бросился на него и прокусил ему горло. Оба упали посреди комнаты. У Хубэра закатились глаза, он даже не сопротивлялся. Банди встал коленями на грудь отца и, ухмыляясь, топтал его до тех пор, пока слышалось дыхание.