Так он неожиданно вспомнил о браунинге. Так он быстро собрался, аккуратно упрятав в портфель чашку Веры Владимировны. Так он явился сюда, в тишину и туман.
Умереть Ивану Андреевичу было бы нестрашно. Он знал это точно. Жизнь, которую он прожил, прошла в общем-то ничего… Он не так уж и много напутал, наврал в ней. Совесть оставалась чистой… Только зачем было умирать? Он подумал об этом еще в коттедже, вспомнив о браунинге, а сейчас браунинг молча поблескивал между локтями. Зачем?.. Иван Андреевич напряженно думал, ища ответ. В конце-то концов, он должен же был быть — этот ответ. Раз есть вопрос, значит, и есть где-то ответ… Зачем умирать?.. А правда, зачем? Впрочем, при чем тут правда? Ведь он же собрался, — пускай и случайно подумав об этом, — умирать с помощью браунинга… Да, браунинг — это правда, но умереть с помощью браунинга… это что-то другое. Во всяком случае, неправда. Только зачем умирать не по правде? Зачем? Тьфу! Глупость какая-то… Странно вообще, что подобная мысль вдруг возникла в его голове…
Иван Андреевич смотрел в черную воду перед собой и только сейчас заметил в ней белую точечку. Он наклонился над бортом, но так и не разглядел, что там белеет… Иван Андреевич снял с коленей портфель, уложив его вместе с браунингом на дно лодки, а сам вытянулся вдоль борта… Уровнял и успокоил крен, стал опять вглядываться и опять не узнал, что там такое… Тогда он, не раздумывая больше, начал раздеваться, пока не остался в одних трусах. Свежий воздух с пруда ознобил его тело… Иван Андреевич опустился в воду, и у него тут же перехватило дыхание… Но вода была теплой, он скоро привык к ней… Коснулся ногами мягкого дна, глубины хватало до подбородка… Иван Андреевич сориентировал себя на белую точечку, вдохнул и нырнул с открытыми глазами… В несколько гребков дотянулся до точечки, схватил и зажал ее в ладони… Всплывая, Иван Андреевич уже знал, что достал монету. И, всплывая же, подумал, что если она на орле — все будет хорошо.
Вылез на пирс… Попрыгал по-мальчишески на одной ноге, вытряхивая из уха воду… Потом разжал ладонь… Гривенник был на орле. Иван Андреевич улыбнулся. Вскочил в лодку. Поднял браунинг вверх, отжимая предохранитель, и спустил курок… Выстрела не последовало. Он опять взвел пружину и опять надавил спуск… Тишина. Иван Андреевич отвел затвор и посмотрел на желтое темечко капсюля… На нем отпечатались вмятины бойка… «Ну еще раз… последний…» — решил Иван Андреевич и снова взвел курок. Надавил на спуск… Только клацнуло железо. «Ах ты, дерьмо!» — весело подумал Иван Андреевич и, широко размахнувшись, швырнул браунинг в пруд…
Рядом с лунным мостком через несколько мгновений тускло всплеснуло.
А еще в этот вечер… Вечер плыл над землей. Где-то с тихим дождем, где-то с ясной луной, где-то с ветром и грозами… Он венчал собой день. День — огромная жизнь… И был мудр, словно старость, и строг, как судья.
1974—1976
