Избранное - [97]

— Договорились. Вы все равно этого не сделаете.

— Ну так вот, через две минуты вы поймете, что плохо меня знали. Я не сержусь на вас, но вы дважды поступили со мной подло и должны понести наказание. Если вы сейчас красиво удалитесь, то сможете в будущем приходить в этот дом, — мне-то что? — но если заработаете пощечину, тогда вашей ноги здесь больше не будет. Понятно? У вас есть еще полминуты.

— Договорились. Я ухожу. Целую ваши ручки. — Руку он поцеловал мне еще во время танца, а теперь я стояла, ожидая, пока он уйдет. — И поскольку я был паинькой, могу я пригласить вас к себе завтра утром?

— Можете. А теперь прощайте.

В дверях он еще раз поцеловал мне руку и, усмехаясь, сказал:

— Гнев вам к лицу. Я верю, что вы способны были дать мне пощечину.

— Безусловно.

— Но это вам даром не пройдет. Вы еще припомните…

— Как вам угодно. Спокойной ночи.

Я думала, что никто не заметит исчезновения Тибора, но как только я вошла в комнату, Бенце ни с того ни с сего спросил:

— Тибор ушел? Почему?

— Он сослался на какие-то дела.

— Интересно. Только что сам предлагал, чтобы… Ну да все равно… Скажи, кто же такой твой новый знакомый? Я растерялся, когда ты поддела меня.

Я примирительно взяла его за руку и скорчила милую гримаску. Мой прием вполне удался.

— Я знаю о нем не больше, чем ты. Потому он растерялся, когда ты заявил, что наслышан о нем.

— Дурацкое положение. — Бенце с облегчением засмеялся, трясясь всем телом.

Он всегда испытывал беспокойство, если не знал о человеке всю подноготную, но если считал, что кто-то не достоин его внимания, то просто переставал его замечать.

Я огляделась. Аги по-прежнему висела на шее у Пишты, остальные гости были заняты кто чем. Некоторые танцевали, двое мужчин ожесточенно спорили в углу соседней комнаты, потом им взбрело в голову заняться приготовлением пунша, и они потащили Бенце на кухню. Меня схватил за руку какой-то юноша; я с трудом припомнила, что мы с ним где-то уже встречались и что его зовут Пали.

В кухне гости с громким смехом стали греметь посудой, но тут вдруг появилась Аннушка. Ее, по-видимому, разбудили, потому что на ней был белый купальный халат, который она носила вместо пеньюара, на голове чалма из полотенца, а на ногах красные шлепанцы. И в таком наряде она выглядела очень мило; чалма шла ей, верно, потому она и повязала ее. Отведя меня в сторону, Аннушка взмолилась:

— Эва, дорогая, прогоните их отсюда. Все что нужно я сама сделаю. Пунш? Хорошо, я сварю пунш… Пусть только они не шумят… Ох, не сердитесь на меня… Я оставила тут Дежё ночевать. Вы же знаете почему: он так далеко живет, и вставать ему чуть свет… пока он еще не проснулся…

— Ну, хорошо, хорошо, — успокоила я Аннушку и постаралась выставить мужчин из кухни. — Сейчас будет пунш, — обратилась я к ним. — Все равно лучше Аннушки никто его не приготовит. Она научилась у меня…

— А вы у кого?

— Я в прошлый уик-энд у самого Пикассо, а он научился у Магомета, который, вероятно, научился у Аллаха…

Они ушли, а мы с Аннушкой так и покатились со смеху. Она бросилась мне на шею и расцеловала меня в обе щеки.

— Ах, дорогая Эва, — прошептала она, — вы такая славная, такая чудесная… С вами можно говорить по душам, и вы не сердитесь… Как же мне пунш приготовить? Я совсем не помню.

— Подождите минутку, я принесу ром, они, конечно, о нем забыли.

В комнате был теперь один Пишта; не успела я открыть рот, как он подлетел ко мне с радостной улыбкой.

— Пойдемте варить пунш, — сказала я.

Когда мы вошли на кухню, Аннушка жгла сахар. Она в страшной растерянности уставилась на нас.

— Ну и ну! — пробормотала она.

— Здравствуй, Аннушка, — сказал Пишта.

— Здравствуй. Вот не ждала!

Заметив смущение Аннушки, я тоже смутилась. Пишта со смехом протянул ей руку.

— Видишь, как тесен мир. — Обращаясь ко мне, он пояснил: — Мы вместе проработали около года.

— Значит… Это ты звонил вечером?

— Так это я с тобой разговаривал? И еще провести меня хотела. Вот здорово!

— Да как же я могла узнать тебя по телефону? И потом… — Она растерянно посмотрела на меня, затем на Пишту и, наконец, запинаясь, сказала: — Я все сделаю, дорогая Эва, вы ступайте в комнаты, а то сюда заявятся и другие гости… они только мешают, а я и не одета, словом…

Она явно была смущена. Но почему?

Мы с Пиштой ушли из кухни.

— Давайте потанцуем, — предложил он. — Ведь это единственная гарантия, что вас у меня не похитят.

— И вас тоже, не правда ли? Вы, как вижу, пришлись Аги по вкусу.

— Ничего подобного. Она совершенно недвусмысленно заявила мне, что я должен оставить вас в покое, чтобы вы могли заняться этим… ну, как его?.. с которым бы танцевали.

— Так прямо и сказала?

— Да. Но я это просто в свое оправдание говорю.

— Вот видите, вам не надо было приходить сюда. Мне немного стыдно перед вами за эту компанию.

— Да не придавайте вы этому значения! Во всяком обществе разговор сначала вертится вокруг служебных дел, политики, потом переходит на знакомых, а когда люди основательно выпьют, то болтают о женщинах и сплетничают. Мне наплевать на ваших гостей, я только вас хотел видеть, и кто бы вокруг вас ни увивался, я уверен: вы значите для меня гораздо больше, чем для них, потому что я люблю вас.