Избранное - [19]

Посвежевшие от умывания, гладко причесанные, с засученными по локоть рукавами ребята отлично работают ложками. Гороховый суп с фунтовыми кусками мяса, жареная рыба, котлеты, пельмени, каша — все исчезает в емких желудках. Едят наши парни тоже красиво.

Глядя на мускулистые, словно витки каната, руки с твердыми, как просмоленный трос, пальцами, на бронзовые от ветра лица, на гибкие спины, где под свитерами и сорочками пирогами лежат мышцы, я думаю: всем молодым людям без исключения надо бы годик-другой половить рыбу.

После еды появляется курево. Несколько рук с «Примой», «Беломором», «Севером» тянутся к Макуку. Настойчивее всех сует свою коробку с махоркой второй механик — он стал курить махорку. Вот хитрован!

— Попробуйте моего, Михаил Александрович, — говорит он и оглядывается по сторонам — не видит ли Андрей, но Андрея нет, он на вахте в машине.

В последнее время второй механик уж очень резко переменил свое отношение к Макуку, вот даже махорку курить стал. Это не нравилось Андрею. Как-то после очередного подхалимства Андрей отвел механика в сторону и, дыша ему в самый нос, сказал:

«Перестань подмазываться к старику».

«А в чем дело? Я вроде ничего плохого не делаю».

«Несимпатично получается».

«Не пойму. Ну никак что-то не пойму».

«А-аах!» — Андрей тоскливо отвернулся и сплюнул.

Теперь отношения их, кажется, совсем разладились. На работе обмениваются лишь официальными репликами. Видимо, они в дальнейшем не уживутся, уйдет кто-нибудь на другое судно.

— Моего, Михаил Александрович, — сует коробку механик, — махорочка из красной папки!

— Да давай и твоего, — улыбается Макук. — В Славянке брал?

— Ага.

— А здорово мы, братцы, сегодня гребанули, правда? — потирает руки Васька.

— Да ничего, — улыбается, щурясь, Макук, — жить можно.

— Михаил Александрович, — вмешивается Сергей, — а вы с нами останетесь? Месяца через четыре, после ремонта, мы опять пойдем в Берингово, в Охотское море, в океан на сайру. Вы с нами пойдете?

— Черт те знает, — заворачивая цигарку, говорит Макук, — если начальство разрешит. Бумаги, вишь, ребята, нету.

— Михаил Александрович, — вспыхивает Борис, — да мы за вас все сделаем и вас, если хотите, обучим астрономии и навигации!

— Главное — рыба, — говорит боцман, — курсы вон и наш Борис подсчитает.

— Курсы мы и сами проложим, — подхватывает второй механик, — а рыбку-то… А с Михаилом Александровичем мы три плана свободно дадим, правда, ребята? Знаете, Михаил Александрович, в Охотском море сколько ее? Вот бы там…

— Это можно, — важно говорит Макук. Он слюнявит цигарку. Подбородок опустил, брови, чтобы скрыть довольную и горделивую улыбку, насупил. Шапка с торчащим ухом набекрень и весь вид — само достоинство. — Мы раньше здеся треску, иваси ловили… и без дипломов… и ничего…

— А на Камчатке, Михаил Александрович, и палтус с камбалой попадается. А он в три раза дороже камбалы.

— Вишь какое дело… боюсь, не разрешат…

— Михаил Александрович, — робко вмешивается Брюсов, — я давно хотел попросить у вас прощения, да вот никак все не осмелюсь. Понимаете, простите меня за то дело…

— Это за какое? — хмурится Макук.

— За палтуса… за того самого… — Брюсову, видимо, не по себе. Он мнется, пытается улыбнуться, но улыбка получается кривая, вертит в руках спичечный коробок. — Честное слово, Михаил Александрович…

— А-ах, — отмахнулся Макук, — бывают случа́и… — Но ему тоже, наверно, неловко. — Это ты зря… не помню уже…

И нам всем не по себе. Брюсов копнул что-то гаденькое и подлое, в чем мы все были замешаны несколько дней назад. За столом неловкое замешательство.

— То-то, бесстыдник, одумался, — вмешалась Артемовна. Она стирала со столов, стелила чистые скатерти. — Заставьте его, Александрыч, уборную чистить.

— Нам радиограмма, — сказал радист, входя в кают-компанию. Он бросил бланк радиограммы на стол. Несколько рук потянулись к ней.

— От кого?

— Ну-ка?

— Читай!

— «…Поздравляем экипаж «Онгудая» с трудовыми успехами… Ждем славного возвращения… От имени всех рыбаков: нач. управления, профорг, парторг…» — прочитал Сергей.

Радиограмма пошла по рукам — каждый считал своим долгом подержать ее в своих руках. Последним взял Макук. Он щурился, читая, потом повертел ее, как будто хотел найти, нет ли еще чего там. Потом отдал радисту.

— Отстукай им, — сказал он, — «скоро будем».

Вдруг загремел репродуктор, раздалось характерное постукивание по микрофону, дутье в микрофон, и голос Сына сообщил не совсем приятную новость:

— Старпому, второму механику и матросу первого класса Брюсову приготовиться заступать на вахту.

Иду.

IX

Вахту принял в полночь. Сын, синий от холода, промямлил что-то о прогнозе и убежал с мостика. Ему хорошо: вымоется в теплом душе, напьется горячего кофе и будет блаженствовать под хрустящими простынями.

Дует свежий норд-ост, море ерошится пенистыми барашками. Волны захлестывают левый борт. Площадка, дуга и брашпиль обрастают коркой льда. У «Онгудая» появляется небольшой крен на левый борт. Скорее добежать до базы — иначе лед придется скалывать.

Курс проложен, расчеты проверены. Я поудобнее устраиваюсь между телеграфом и переборкой, заворачиваюсь в полушубок и смотрю на море. В открытое окно море дышит леденящей свежестью, крепким запахом йода и водорослей.