Избранное - [34]
— Все остальные избы уже заняты. Впустите нас, — говорит он. — Ведь у нас раненые.
Тем временем подъехали вторые сани, мы освободили им избу и оставили куриный бульон.
Попробовали устроиться неподалеку в маленьком хлеву, но он открыт всем ветрам. Капитан прислал связного сказать, что возле нас на случай нападения русских занял позицию взвод другой роты, а мы можем отдыхать. Но где найдешь теперь избу, чтобы проспать в ней ночь? Уже почти совсем темно. Стучимся в одну избу, в другую — все заняты. Наконец нам удалось отыскать наших стрелков. Они впустили нас к себе. Но всем в одной избе не разместиться: на столе, под столом, под лавками, на лавках, на печи, на полу — везде люди. Я так и остался стоять возле печи. И то слава богу: на улице метель, а тут тепло. Даже слишком тепло. Изба пропиталась паром, дымом и запахом пота. Тардивель спрашивает, успел ли я поесть. Они закололи овцу, и Тардивель протягивает мне печенку, обжаренную на жире и приправленную луком. До чего же вкусна эта печенка, а Тардивель, прослуживший три года в Африке и целых восемь в горных войсках, — самый настоящий друг.
Ченчи, взвод которого обосновался в избе напротив, прислал сказать, что, если мы в своей избе не умещаемся, несколько человек могут перейти к нему. Отправляемся туда вчетвером. Я забираюсь под стол, вытягиваю ноги, и мне кажется, что в мире нет места лучше. Керосиновая лампа горит все слабее. Ченчи вполголоса беседует с одним из солдат, слышен хруст соломы, треск поленьев в печи и мирное похрапывание уснувших. А я вспоминаю полную луну, освещавшую озеро, дорогу, обсаженную с обеих сторон душистыми фруктовыми деревьями, нежный голос, серебристый смех, плеск волн, набегавших на берег. И все–таки здесь лучше; на улице метет, и я засыпаю.
Стучат. Стучат в дверь. Не грубо, а тихонько, по–городскому. Стук вежливый, но настойчивый. Несколько человек проснулись и недовольно ворчат. Лейтенант Ченчи недоумевает: кто бы это мог быть? Стук не прекращается, а за окнами завывает метель. Поднимаюсь в темноте, иду отпирать дверь. Итальянский солдат, без шапки и без шинели. Спокойно смотрит на меня. Невозмутимо говорит:
— Добрый вечер, господин инженер. Ваш отец дома?
Я пристально гляжу на него.
— Добрый вечер, — отвечаю. — Проходите, пожалуйста.
А он опять:
— Ваш отец дома, господин инженер?
— Да, но он спит. Что вам угодно?
— Я пришел насчет статей, — отвечает он. — Позаботьтесь об их опубликовании. Я зайду попозже, когда ваш отец встанет. До свиданья. Зайду попозже.
Он спокойно уходит, склонив голову и заложив руки за спину; исчезает в метели, в ночи. Я возвращаюсь, и Ченчи спрашивает:
— Кто это был?
— Один человек, он искал моего отца, принес статьи для публикации. «Зайду попозже, господин инженер, до свиданья».
Ченчи молча глядит, как я снова устраиваюсь под столом. Внезапно мы вздрагиваем от треска — пуля угодила в окно и, разбив стекло, вонзилась в стену прямо над моей головой.
— Тревога! Тревога! — раздается крик. — Партизаны.
Осторожно вылезаем из избы. По деревне мечутся тени, над нами с осиным жужжанием пролетают пули. Я прячусь за изгородью возле избы и оттуда пытаюсь разобраться, что происходит. Вдруг невдалеке яркая вспышка. Над головой просвистела пуля. Я отскакиваю в сторону, стреляю в направлении вспышки и снова отскакиваю, но в другую сторону. Наступает тишина. Потом слышу негромкий разговор. Итальянцы. К счастью, я ни в кого из них не попал. Окликаю их, они отвечают мне и уходят. Что творится — понять невозможно, прячусь один за изгородью и жду.
С противоположной стороны балки спускается группка людей, крича:
— Тальяни, не стреляйт! Мы дойчен золдатен! Не стреляйт!
Это немцы, которых мы приняли за партизан. Но вполне возможно, что раньше на нас напали партизаны. Мы возвращаемся в избы, спим еще часок, и наступает заря.
С той зари я уже не помню, в какой последовательности развивались события. Помню лишь отдельные эпизоды, лица моих товарищей, адскую стужу. Некоторые события вижу ясно, отчетливо. Другие — словно кошмарный сон. Отрывистые команды майора Бракки, который подбадривал нас: «Держитесь, ребятки!» И его команды: ««Вестоне“, вперед! Группа «Бергамо“, вперед! Батальон «Морбеньо“, вперед!»
Утро, колонна разделилась надвое. «Вестоне» поставлен в голову левой колонны. Наша рота идет первой. Ярко светит солнце, и нам не так холодно. С боковой дороги на нас ползут самоходки. Потом останавливаются в некотором отдалении. Офицеры смотрят в бинокли. Русские! Немцы поспешно выкатывают на позицию свои противотанковые орудия, дают залп. Русские самоходки исчезают в степи так же быстро, как появились. Примерно через полчаса при подъеме на холм нас встречают частым огнем. Из деревни внизу русские видят лишь наши головы и стреляют по ним. Пули пролетают высоко над нами. Мы отступаем назад, на несколько десятков метров, и ждем. Подходят остальные роты батальона «Валькьезе», и на бронетранспортере прибывают старшие немецкие офицеры. Чтобы вырваться из «мешка», нужно прорваться еще и через эту деревню.
Мы снова поднимаемся на холм и по отлогому склону спускаемся к селению. Справа от нас «Валькьезе». Слева — остальные роты «Вестоне». Русские возобновили огонь. Тоурна, который шел немного позади меня, ранило в руку. Он кричит мне:
Знаменитая повесть писателя, «Сержант на снегу» (Il sergente nella neve), включена в итальянскую школьную программу. Она посвящена судьбе итальянских солдат, потерпевших сокрушительное поражение в боях на территории СССР. Повесть была написана Стерном непосредственно в немецком плену, в который он попал в 1943 году. За «Сержанта на снегу» Стерн получил итальянскую литературную премию «Банкарелла», лауреатами которой в разное время были Эрнест Хемингуэй, Борис Пастернак и Умберто Эко.
Изустная история вьетнамской войны от тридцати трёх американских солдат, воевавших на ней.
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.