Избранное - [53]

Уходи куда знаешь, не кляни и не требуй!»

Вдаль пошел по дороге и пришел он к распятью:

«Иисус деревянный, не возьму я в понятье. —

Чьей рукой, точно на смех, ты вытесан, Боже?

Красоты пожалели и дерева тоже.

Кто тесал твои ноги, безумец незрячий?

Ходишь, видно, вприскочку, не можешь иначе.

Ты такой никудышный, такой колченогий, —

Мне товарищем добрым ты был бы в дороге».

Слыша это, распятый на землю спустился.

Тот, кто вытесал бога, знать, рассудка решился:

Руки — левые обе, ноги — правые обе.

…Как ходить, Иисусе, при твоем кривостопье?

«Я из хворой сосенки, но хожу я не худо,

Вечность пехом пройду я, недалеко дотуда.

Мы пойдем неразлучно единой дорогой —

Что-то от человека и что-то от Бога.

Можно горем делиться, мы разделим увечье,

Изубожены оба рукой человечьей.

Подопрешь меня телом, а тебя я сосною.

Пусть вершится, что должно, над тобою и мною!»

Взявшись за руки крепко, пошли без промешки

То неспешным подскоком, то хромою пробежкой.

Сколько времени длилось пребыванье в дороге?

Где часы, что отмерят безмерные сроки?

Дни сменялись ночами, исчезая в безвестье,

Миновало бесполье, безречье, безлесье,

Вдруг нагрянула буря, все во мраке пропало,

И ни проблеска солнца, ни звездочки малой…

Кто там, ночью идущий по вьюжным наметам,

Так божественеет, человечнеет — кто там?

Два господних калеки, два миляги — вот кто это,

Шли какой-то припляскою в мир не какой-то.

И один шел в веселье, другой в беспечалье —

Возлюбили друг друга и счастливы стали.

Ковыляли на пару, плелись как попало,

И никто не постигнет — что в них так ковыляло?

Колтыхали вприскочку, нескладно, нелепо,

И вот доскакали до самого неба!

ВЕЧЕРОМ

Уже темнело, темнело,

Заря в лесу догорела,

Дневной остывает жар.

Спускались мы тропкой длинной

В повитый туманом яр,

Заросший калиной.

Из дали идет, из дали

Тот мрак, где цветы пропали.

Чуть дышит сонная цветь.

Коснулась ты, как в испуге,

Руки моей, чтоб согреть

Озябшие руки.

С нежностью, нежностью тайной

Глядим в этот мрак бескрайный.

Двоих забредших впотьмах

В осенних полей безбрежность

Не сблизят ни скорбь, ни страх, —

Одна только нежность!

ВО СНЕ

Ты в странном сне меня звала

С собой во мрак небесный.

Мы вместе мчимся. Мгла и мгла.

Бог, темнота и бездны.

Летим в верховья темноты,

Пронзенной молний светом.

«Я только сон твой, — шепчешь ты, —

Не забывай об этом!..»

Забуду ль!.. Мчимся в вышине

До неизвестной меты.

О, как ты худо снишься мне!

Моя живая, где ты?

ЗАКЛЯТЬЕ

Птица ночи, ты пересекала закат, —

Что там с мертвыми? Ты их видала. — Лежат.

— А еще что? — Лежат и лежат без движенья,

Нет для них ни рассвета, ни ветра, ни тени,

Не мечтают, не ждут, не страшатся утрат —

Только вечно лежат, вечно только лежат.

Та, что так мне противилась, — пусть она тоже,

Пусть вот так же лежит на обманчивом ложе,

Покоряясь, теряясь безвольно, глубоко,

Пусть не ждет, не мечтает, лежит одиноко,

Пусть бессильно, бессонно желаньем грешит,

Пусть вот так и лежит — для меня так лежит!

«Уж пора полюбить огорода сиротство»

Уж пора полюбить огорода сиротство,

Птиц, уставших от неба, деревьев уродства,

И щербатый забор, от которого тени

Меж просветов лежат на траве, как ступени.

Уж пора полюбить за рекою закаты

И соседа умершего сад небогатый,

Темноту, что быстрее, чем сны в сновиденье,

Уведет, укрываючи доброю сенью.

Уж пора приберечь хоть бы искорку зноя

В этих стенах, где вечер блестит желтизною,

Головою к рукам твоим тонким прижаться

И вдвоем удержаться от слез, удержаться!

ИЗ ДЕТСКИХ ЛЕТ

Вспоминаю, но вспомнить всего не могу я:

Травы… Даль за лугами… Кричу и ликую —

Веселит меня голос, летящий куда-то.

Чабрецом пахнет сено в теплыни заката.

А еще? Что еще вспоминается, длится?

Старый сад, где участвуют листья и лица, —

Только листья и лица. Листисто и людно.

А в аллее — мой смех. Не смеяться так трудно!

Я бегу, окунаясь в лазурь поднебесья.

Только небо в груди, а в глазах густолесье.

Беготня по плотине над пеной протока

Так далеко слышна, так волшебно далеко!

А потом — по траве, по ступенькам балкона,

Обожавшим, когда я взбегаю с разгона…

Вспоминается дом, полный света весною

И повсюду всегда переполненный мною,

Приниканье губами к стеклу — к мирозданью,

И мое — всеми силами — существованье!

В ТРЕВОГЕ

Ищи, скиталец жалкий, во снах пропитанья!

Уже любою мглою кормиться не стыдно…

Что значат слезы, если не слышно рыданья?

Что значит мирозданье, коль Бога не видно?

Придите все, кто в скорби, в тревоге, в смятенье!

Пускай вас будет много, чтоб я между вами

Душою затерялся, — где вы и где тени,

Не ведал бы, теснимый бессчетными снами.

Чтоб лиц как можно больше, чтоб всюду лишь лица

И руки, чтоб заполнился город бескрайный!..

Все кончится сегодня, ничто не продлится,

Не стало ни одной неразгаданной тайны!..

Нам надо торопиться, сойтись надо вместе,

Поговорить, решиться, не упустить срока,

Чтобы потом не ждать уж ни знака, ни вести,

Чтобы исчезнуть слепо в печали глубокой…

ПРОХОЖИЙ

Лиловый сумрак, безлюдье поля —

И только эту явь —

Средь трав бескрайних молил я с болью:

«Спаси меня, избавь!»

И шел прохожий… Зачем — не знаю

Мне подал знак рукой.

Быть может, думал — к нему взываю,

Его молю с тоской.

И было тихо, весь мир как сгинул,

Лишь солнце шло ко сну.

Сказал прохожий, когда окинул