Избранное - [21]

Мы здесь, а там — ни зги.

Моим зрачком пронизывай,

Моим пыланьем жги,

Живи двойною силою,

Безумствуй за двоих.

Целуй другую милую

Всем жаром губ моих.

1935

«Помнишь ночь? Мы стоим на крыльце»

Помнишь ночь? Мы стоим на крыльце.

Гробовое молчанье мороза.

И в круглунном, неясном кольце

Затаенная стынет угроза.

Мы ютились в студеной избе.

Постояв, помолчав на крылечке,

От мороза ушли мы к себе,

К нашей люто натопленной печке.

Там другая, там добрая ночь,

Вся в сиянье, как счастья начало,

Отгоняла предчувствия прочь

И за будущее отвечала.

Что ж! Ее предсказанье сбылось:

Все исполнила, что посулила.

Жизни наши свершаются врозь.

Но живет в них единая сила.

Пусть пытают опять и опять, —

У нее вековое здоровье.

Не замучить ее, не отнять,

Называемую любовью.

1935

«Когда на небо синее»

Когда на небо синее

Глаза поднять невмочь,

Тебе в ответ, уныние,

Возникнет слово: дочь.

О, чудо светлолицее,

И нежен и высок, —

С какой сравнится птицею

Твой легкий голосок!

Клянусь — необозримое

Блаженство впереди,

Когда ты спишь, любимая,

Прильнув к моей груди.

Тебя держать, бесценная,

Так сладостно рукам.

Не комната — вселенная,

Иду — по облакам.

И сердце непомерное

Колышется во мне,

И мир, со всею скверною,

Остался где-то, вне.

Мной ничего не сказано,

Я не сумела жить,

Но ты вдвойне обязана,

И ты должна свершить.

Быть может, мне заранее,

От самых первых дней,

Дано одно призвание —

Стать матерью твоей.

В тиши блаженства нашего

Кляну себя: не сглазь!

Мне счастье сгинуть заживо

И знать, что ты сбылась.

1937-1938

«Без оглядки не ступить ни шагу»

Без оглядки не ступить ни шагу.

Хватит ли отваги на отвагу?

Диво ль, что не громки мы, не прытки,

Нас кругом подстерегали пытки.

Снится ворон с карканьем вороньим.

Диво ль, что словечка не пророним,

Диво ль, что на сердце стынет наледь

И ничем уж нас не опечалить.

А отрада лишь в небесной сини,

Да зимой на ветках белый иней,

Да зеленые весною листья…

Мы ль виновны в жалком бескорыстье!

Мы живем не мудрствуя лукаво,

И не так уж мы преступны, право…

Прокляты, не только что преступны!

Велика ли честь, что неподкупны.

Как бы ни страшились, ни дрожали —

Веки опустили, губы сжали

В грозовом молчании могильном,

Вековом, беспомощном, всесильном,

И ни нам, и ни от нас прощенья,

Только завещанье на отмщенье.

1939

«Есть очень много страшного на свете»

Есть очень много страшного на свете,

Хотя бы сумасшедшие дома,

Хотя бы искалеченные дети,

Иль в города забредшая чума,

Иль деревень пустые закрома,

Но ужасы ты затмеваешь эти —

Проклятье родины моей — тюрьма.

О, как ее росли и крепли стены —

В саду времен чудовищный побег,

Какие жертвы призраку измены

Ты приносить решался, человек!..

И нет стекла, чтобы разрезать вены,

Ни бритвы, ни надежды на побег,

Ни веры — для того, кто верит слепо,

Упорствуя судьбе наперекор,

Кто счастлив тем, что за стенами склепа

Родной степной колышется простор,

Скупой водой, сухою коркой хлеба

Он счастлив — не убийца и не вор,

Он верит ласточкам, перечеркнувшим небо,

Оправдывая ложный приговор.

Конечно, страшны вопли дикой боли

Из окон госпиталя — день и ночь.

Конечно, страшны мертвецы на поле,

Их с поля битвы не уносят прочь.

Но ты страшней, безвинная неволя,

Тебя, как смерть, нет силы превозмочь.

А нас еще ведь спросят — как могли вы

Терпеть такое, как молчать могли?

Как смели немоты удел счастливый

Заранее похитить у земли?..

И даже в смерти нам откажут дети,

И нам еще придется быть в ответе.

1938–1942

«Когда я склонюсь над твоею кроваткой»

Когда я склонюсь над твоею кроваткой,

Сердце так больно, так сладко растет,

Стою не дыша и смотрю украдкой

На руки твои, на их легкий взлет.

Я с горькой тоской спозналась глубоко,

В бессоннице я сгорела дотла,

Но ты, ты нежна и голубоока,

Подснежник мой, ты свежа и светла.

Мир твой не тронут горем и злобой,

Страху и зависти доступа нет.

Воздух тебя обнимает особый,

Как будто всегда над тобою рассвет.

Когда я склонюсь над кроваткой твоею,

Сердце растет в непосильной любви,

Смотрю на тебя и смотреть не смею,

И помню одно только слово: живи.

1940

«Вы — невидаль, Вы — злое диво»

Э. К.

Вы — невидаль, Вы — злое диво.

Недаром избегают Вас:

Так беспощадно, так правдиво

Бьет свет из Ваших темных глаз, —

Неустрашимо, через бездны

Наперерез обман разя…

Лукавить с Вами бесполезно,

Глаза Вам отвести нельзя, —

Ваш разум никому в угоду

Не даст налганное сберечь:

На чистую выводит воду

Презрительным движеньем плеч.

1940

«Светло ль ты, солнце, и лучисто ли»

Светло ль ты, солнце, и лучисто ли

И прежний ли ты держишь путь,

Когда, меня завидев издали,

Вы рады в сторону свернуть?

А я невзвижу света белого —

Куда мне деться от стыда?

Ведь я вам ничего не сделала,

Ведь я чужой была всегда.

И это не влюбленность по уши,

Но отсвет рокового дня,

Но сад волшебный, где никто уже

Вас не отнимет у меня,

Где молчаливыми аллеями

Вам счастливо идти со мной,

Где об руку идем, лелеемы

Завороженною луной.

А здесь — пройти бы невредимою

И лишь бы не встречаться впредь!

Здесь — даже на лицо любимое

Я не решаюсь посмотреть.

Заговорю — так про веселое,

Закусывая губы в кровь…

Простите мне мою тяжелую,

Мою ненужную любовь!

1940

«Ты думаешь, что силою созвучий»

Ты думаешь, что силою созвучий

Как прежде жизнь моя напряжена.

Не думай так, не мучай так, не мучай, —

Их нет во мне, я как в гробу одна.