Избранное - [16]

То ли это труд бессонный, —

Трепетанье серебра,

Вопли, выплески и стоны,

Ночь с надклеванной луной,

Бор, что стал внезапно молод,

И, просвистанный, сквозной,

Надо всем царящий — холод.

1929

ИСТОРИЯ ОДНОГО ЗНАКОМСТВА

Возник из тьмы,

Бледнел и близился почти неслышно, —

Обломок льда чудесных очертаний:

Совсем как человек. В твоей груди

Дремало пламя. Тихо пробуждаясь,

Вытягивалось, трогало гортань.

И голос твой,

Тяжелое тепло прияв, густея,

Размеренно над нами колыхался,

То удлиняясь, то сжимаясь в стих.

Суровым словом вызванные к жизни,

Ворчали и ворочались века.

И чудилось:

Стихи свои приносишь ты из края,

Где звезды негоревшие томятся,

Где сказки нерассказанные ждут,

Где чьи-то крылья бьются о решетку

И смерть сидит, зевая на луну.

Ты уходил,

На звезды мертвые легко ступая.

С бесплатным приложением событий.

Опять по росту строятся века.

Похрустывали под ногами звезды.

О, как ты не поранил нежных ног!

Ты врос во тьму.

Тебя не ждали и не вспоминали.

Но дивное свершилось превращенье —

Ты к нам пришел как смертный человек.

(Иль пламя затаенное проснулось

И разбудило стынущую плоть?)

Не ведаю.

Но помню я, что встретились мы в полдень,

Мы встретились на пыльном тротуаре,

Ты еле нес тяжелый чемодан.

(Наверно, звезды, сказки, перстень смерти,

Зуб колдуна, живой змеиный глаз…)

И стал как все.

Ты служишь в Сельхозгизе,

Обедаешь в общественной столовой,

И в комнате есть у тебя постель

Для страсти, сна, бессонницы и смерти.

Но ты поэт и, значит, — чародей.

Твоя душа

Колышется неслышным опахалом,

Сокровищем загробного Египта,

И поверяет в алчущую ночь

О небе, где одно сплошное солнце,

И о земле, затерянной в песках.

1929

СТАРОСТЬ

Смысл старости печален и суров:

За радость покарать, унизить наказаньем…

Так, вместо возбуждающих смешков —

Разбухшие мешочки под глазами.

Нет на ладонях ласк. Ослабли пульсы зла.

Любимый отошел — не вскрикнула от боли…

Так ревность ревматизмом заросла

В суставах, не сгибающихся боле.

И вместо властных слов — нелепый лепет льнет

К обрюзгшим деснам… Смрад оплывшему огарку

Прощаешь, мимо чашки каплешь йод

И желчью харкаешь на старую кухарку.

На столике — и пластырь и псалтырь…

(Твоей ли пластике рукоплескали?..)

За окнами — постылое: пустырь,

Да ночь насмешливые звезды скалит…

1929

РЬЯВОЛ

В. Д.

О рьяный дьявол, черт морской…

Дремучий Рьявол, спящий в туче

Младой воды, на дне…

Ногой,

Обутой камнем, и онучей

Небрежно скрученной волны Качаешь ты морскую чащу

Нечаянно…

Ты видишь сны…

Волну взъяренну и кричащу

С хрипеньем выдыхаешь ты

На боль предельной высоты.

Несчастный черт, безвестный бог!

Стихия стихла в нем, и разом

Он синей мукой изнемог,

До пены гневался…

Что разум,

Когда в тоске душа и плоть!

И чтобы чрево проколоть,

Бог жрал кораллы.

Бедный черт!

Грозноголосый Рьявол, где ты?

Ты пьяно спишь, полуодетый,

Не накренишь рукою борт

Плавучей дряни…

Смело воры

Кромсают колесом волну.

Ты их не позовешь ко дну,

Не вступишь с ними в разговоры

Неравные…

Пускай враги

Плывут спокойно над тобою…

Во сне ты чувствуешь круги

Воды испуганной, но к бою,

Но к штормам с шрамами на дне,

Но к буре с пеной на спине —

Влеченья нет…

Несчастный Рьявол!

С какой волной ушла душа?

Ты море Черное исплавал,

Захлебываясь и спеша,

Но волны — все одни и те же.

Ты ослабел и стал все реже

Метаться. Ты залег на дно.

Ни слез, ни гнева — все равно.

Но отзовись мне, бог безвестный!

Проснись хоть раз, одетый бездной,

Безумный бог!

И я живу,

Темнея от бессильной жажды,

Как жаждет пробужденья каждый,

Кто заколдован наяву.

1930

МУЗА

Когда я ошибкой перо окуну,

Минуя чернильницу, рядом, в луну, —

В ползучее озеро черных ночей,

В заросший мечтой соловьиный ручей, —

Иные созвучья стремятся с пера,

На них изумленный налет серебра,

Они словно птицы, мне страшно их брать,

Но строки, теснясь, заполняют тетрадь.

Встречаю тебя, одичалая ночь,

И участь у нас, и начало точь-в-точь —

Мы обе темны для неверящих глаз,

Одна и бессмертна отчизна у нас.

Я помню, как день тебя превозмогал,

Ты помнишь, как я откололась от скал,

Ты вечно сбиваешься с млечных дорог,

Ты любишь скрываться в расселинах строк.

Исчадье мечты, черновик соловья,

Читатель единственный, муза моя,

Тебя провожу, не поблагодарив,

Но с пеной восторга, бегущей от рифм.

1930

ИЗ НЕНАПИСАННОЙ ПОЭМЫ

Когда из рук моих весло

Волною выбило, меня

Крутило, мучило, несло

Безумие водоогня.

Я душу предала волнам,

Я сил небесных не звала,

Не знаю, как возникли там —

Вздымая небо — два крыла.

По волнам тени пронеслись,

И замер разъяренный хор…

Очнулась я.

Медузья слизь,

Песок да пена… До сих пор

Я в жизнь поверить не могу,

В моей груди кипела смерть,

И вдруг на тихом берегу

Я пробудилась, чтоб узреть

Черты пленительной земли,

Залив, объятый тишиной,

Одни гробницы гор вдали

Напоминали край иной.

Направо — мыс: глубоко врыт

В золото-серые пески

Священный ящер, будто скрыт

От тягостной людской тоски.

To — пращур тишины земной,

Прищуренных на небо глаз.

Он как бы вымолвит: «За мной —

Я уведу обратно вас!»

Солниебиенье синих волн,

Хоть на мгновение остынь,

Чтоб мир был тишиною полн

И жил движением пустынь.

Долина далее… Такой

Я не видала никогда, —

Здесь в еле зыблемый покой

Переплавляются года,

И времени над нею нет,

Лишь небо древней синевы

Да золотой веселый свет

В косматой седине травы…

1931