Избранное - [59]

От меня, твоего брата

Менахем — Мендла.

О главном забыл. У Мирл-Фейги, дочери дайена, были тяжелые роды, не про нас будь сказано. Пришлось поехать за доктором в Томашов, а муж тем временем помчался к ребе, долгие годы ему. То ли вмешательство доктора повредило, то ли что-нибудь другое, только муж по возвращений застал ее уже на катафалке. Очень приличную панихиду устроил. Теперь сваты обивают у вдовца пороги. Я решил тоже не оставаться в стороне.

Оказать услугу такому благородному молодому человеку — богоугодное дело. Кстати, если всевышний пошлет ему богатую невесту, то и я на этом, надеюсь, ничего не потеряю.

Тот же.

Жена моя Хаве-Гитл, а также дочь моя, невеста, дай им бог здоровья, шлют тебе сердечный привет. В ближайшие дни ты получишь приглашение на свадьбу в добрый час.

Тот же.

Моей любимой невестке, знатной и богобоязненной, преисполненной добродетелей, госпоже Хане, долгие годы ей.

Во-первых, сообщаю тебе, дорогая сестра и невестка, что с сегодняшнего дня и дальше, если бог сохранит нам жизнь, твои письма будут передаваться не твоему братцу-слюнтяю, а прямо мне в руки, и я их выброшу на помойку. Во-вторых, дорогая невестка, то, что ты к нам пристала как раз накануне свадьбы и стараешься сделать наши дни темнее ночи, да еще поссорить мужа с женой, — между нами говоря, нахальство с твоей стороны. Ты, верно, думаешь, дорогая невестка, что тебя все еще кормит твой, светлой памяти, папаша, что ты все еще избалованная единственная дочь, которая никого не признает, и, если тебе не достают луну с неба, ты готова кому угодно глаза выцарапать, весь мир перевернуть, поднимаешь крик до небес. Я еще не забыла, как ты топала ножкой, стучала кулаками по столу, а твой олух забивался в это время в угол, качал своей овечьей головой так, что пейсы болтались во все стороны. А свекор, да простит он мне на том свете, конечно же всегда поддерживает свою единственную дочку.

Дорогая невестка Хана! Пробудись ото сна, забудь пустые мечты, оглянись вокруг. Твой папаша, светлая память ему, давно уже на том свете; уплыло твое содержание, нет его. Единственная ты теперь только у своего мужа и больше ни у кого, и вот тебе мои три пальца, на-ка, выкуси!

Почтальону я строго-настрого приказала твои письма вручать мне, а не моей святой овечке. Да будет тебе известно, дорогая невестка, что весь мир дивится твоему безумию. С кем ни толкуй; говорят, злой дух вселился, не иначе. Богачка Серл так и сказала, что тебя надо на части разорвать, ты этого честно заслужила. Я вообще не могу понять, чего тебе надо от меня! Я, что ли, написала тору? Это я, что ли, Хаве-Гитл, спустилась с громом и молнией на гору Синайскую и выдумала закон о наследстве, чтоб ограбить тебя? А если твой свекор, да простит он мне, был таким же рохлей и олухом, как твой муженек, и не позаботился, чтоб тебе завещали хоть половинную долю наследства, то при чем тут я? Создатель мне не подчиняется; ключи врат милосердия хранятся не у меня — взывай к кому надо. Нет у тебя молитвенника, что ли? Молись, проси о помощи! А если у тебя в самом деле ребенок тяжело заболел, то и у вас там есть в синагоге священный ковчег, чтоб постучаться в него, и могил предостаточно, чтоб потревожить прах отцов, а Меер-чудотворец и от твоего пожертвования не откажется! Но ты ничего не хочешь знать; тебе все Хаве-Гитл да Хаве-Гитл! Не хватает на жизнь, кто виноват? Хаве-Гитл! На ней ты отыгрываешься за свои неудачи. У тебя заболел ребенок, кто виноват? Конечно же Хаве-Гитл, и ты забиваешь мне голову своими воплями! А я, видит бог, сама больна, еле на ногах держусь, стоит мне поволноваться — и я уже не человек. Когда меня начинает душить кашель, моя жизнь висит на волоске, чувствую, что вот-вот и дух вон, одной ногой, можно сказать, в доме, другой — в могиле. Если доктора повелят мне поехать за границу воду пить, то я, не приведи господь, без рубашки на теле останусь. А на кого мне оставить дом, дела, шестерых детей, как тебе это покажется?

Ты ведь знаешь, что весь дом держится на мне, что моя голова всему ответчица, стоит твоему брату Менахем-Мендлу к чему-либо прикоснуться — и убыток налицо. Деревянные руки у него, у этого рохли! Такой уж человек — ни богу, ни людям. Пальцем о палец не ударит, пустое место! А тут приходит доктор и говорит, что селезенка у меня растет в ширину, этого еще недоставало, и, да смилуется над нами бог, опасность велика. Ты же превращаешь меня в счастливую богачку, раскошеливайся для тебя, и все тут…

Дорогая невестка, у тебя сердце татарина, а не еврейки, определенно говорю. Ты просто безжалостный человек! И вообще мы сыты по горло твоими милыми посланиями, хватит! Смотри же, непременно приезжай на свадьбу, которая, бог даст, теперь уже состоится соврем скоро. Точно когда не могу сказать; не хочу брать это на себя. Вот Менахем-Мендл съездит к цадику и посоветуется, когда быть свадьбе, в добрый час, и я тебе сообщу. Подарков никаких не надо. И без того ты и твой просвещенный муж, долгие годы ему, будете у меня желанными гостями, я усажу вас на самые почетные места. Невеста тоже очень и очень просит вас приехать, только, чтоб вы прилично вели себя, не забывали, упаси бог, где находитесь, чтоб нам не приходилось за вас краснеть.