— Но мне не хотелось этому верить, — сказала она, — неужели тебя в самом деле отправят домой, в Турин?
Утром Марина в последний раз приготовила нам кофе. Она вспомнила об образке и в присутствии Джины сказала:
— Мадонна смилостивилась над тобой, грешником.
— Какую же она ему милость оказала? — спросила Джина.
Марина подняла глаза к небу.
— Молчи, — сказала она, — ты тоже нуждаешься в ее милосердии.
Мы с Джиной наспех уложили мои вещи. Дорина пошла нас проводить.
— Как мне тяжело, — сказала она, — ты вот уедешь, а мы совсем одни останемся.
— Мне самому жаль с вами расставаться, но я уверен, что еще в этом году увижусь со всеми вами в «Маскерино».
— Нет, не со всеми, — грустно проговорила она. — С Джулианеллой они наверняка расправятся.
Мы с Джиной вернулись в мастерскую. Поезд уходил вечером. Я стоял в дверях, курил и вдруг увидел, как Пиппо стремглав выбежал из мастерской.
— Куда это он?
— Позвать Джузеппе, — ответила Джина. — Он хотел с тобой поговорить. — Она сказала это спокойно, точно речь шла о простой встрече друзей.
— Да ты с ума сошла!
Джина только пожала плечами.
— Это ведь нужно для вашего дела.
— Раньше ты иначе думала.
— Видно, такова уж моя судьба, — сказала она.
Потом, когда Пиппо вернулся, мы пошли с ней в остерию.
— Приедешь ко мне в Турин? — спросил я.
Она ответила, не поднимая глаз:
— Приеду.
За обедом мы обсудили, как быть с мастерской.
— Попроси Джузеппе помочь тебе. Продашь мастерскую и сразу приезжай ко мне.
Джузеппе пришел в час дня. Он не стал меня расспрашивать о тюрьме.
— Мы боялись, что тебя выследили тогда в кабачке. Хорошо, если бы всегда так кончалось. — Потом он назвал мне товарища, который вел работу в Турине. — Тебе надо будет встретиться с ними, но прежде мы направим туда кого-нибудь для проверки. Осторожность никогда не помешает.
Я сказал, что мы хотим продать мастерскую, и он ответил:
— Ладно, я помогу.
Он спросил только, вся ли группа майора арестована или нет.
— Майор с кем-то еще был связан, — сказал Джузеппе. — С ними неплохо было бы установить контакт.
— Толку от этого мало.
— Как знать, — возразил он, — все-таки они определенная сила.
Уже прощаясь, он сказал, что Скарна сейчас в Тоскане, и поспешно ушел.
В тот день Джина решила пораньше закрыть мастерскую. Я поиграл немного на гитаре. Джина слушала, потом сказала:
— Пойдем в наш ресторан.
Это она про тот загородный ресторан говорила, в который мы однажды вечером отправились в компании Карлетто и его друзей. Я взял ее под руку, и мы пошли с ней через весь Рим. С каким-то особым чувством разглядывал я сейчас его улицы и площади. Месяц я просидел в тюрьме, а этим вечером уже должен был уехать; сегодня город казался мне новым, самым прекрасным в мире городом, люди живут и даже не подозревают, как здесь хорошо. Так бывает, когда мы вдруг с сожалением вспоминаем, что не умели по-настоящему насладиться молодостью, и говорим себе: «Если бы я только знал! Поступил бы по-другому». А скажи нам кто-нибудь: «Вот тебе молодость, живи по-иному», — мы бы не знали даже, с чего начать. Да, теперь я стал другим и уже смотрел на Рим как бы со стороны. И все-таки на душе у меня было радостно. Я глядел на рестораны, на темные деревья, на дворцы, на древние камни и новые дома этого города и чувствовал, что такое не повторяется. Сколько всяких фруктов продают в Риме! Зеленые, красные, желтые — они лежат на лотках, облитые солнцем. Я подумал, что и в Турине буду есть фрукты и их аромат всегда будет напоминать мне о Риме.
Наконец мы добрались до ресторана. Джина тихо проговорила:
— Сколько бы мне всего хотелось сделать.
— Знаешь, как оно бывает, — сказал я. — Нам вечно не хватает времени. Вот когда сидишь в камере, говоришь себе: «Как выйду на свободу, удержу мне не будет. Чего я только не натворю». И наконец выходишь, можешь делать все, что тебе на ум взбредет, а поступаешь опять по-старому.
— Я бы хотела, чтобы это был наш самый первый день, когда ты еще только должен был прийти в мастерскую.
— Завтра и будет такой день.
— Страх-то какой. Ведь ты в Рим случайно попал.
— Не в этом дело. Всего наперед не угадаешь. Главное, знать, чего ты хочешь.
Мы сидели в саду, залитом яркими лучами солнца.
— А хочу я сейчас совсем немного, — добавил я. — Меньше даже, чем прежде.
— Скарпа говорил, что тюрьма хуже смерти, — сказала Джина. — Даже подумать об этом страшно.
— А ты не думай.
Помолчав немного, я заметил:
— Некоторые даже погибают. Но главное, держаться твердо и знать, ради чего все это.
Мы еще долго сидели в ресторане и не спеша попивали вино. Джина водила пальцем по металлической решетке изгороди и, щуря глаза, смотрела на солнце. Низко над землей летали птицы. Жирный кот, незаметно подкравшись, прыгнул на стол. Джина сидела чуть сгорбившись, задумчивая, притихшая. Потом мы снова заговорили с ней о Турине, о моем доме. Она стала расспрашивать меня о Карлоттине, о матери.
— Ты ведь меня с ними познакомишь, когда я приеду? — спросила она.
Вернулись мы уже к вечеру и всю дорогу шли пешком. Солнце золотило цветы, деревья, камни. В этот час в тюрьме начинается вечерняя проверка. Я рассказал Джине про Амелио. Она напряженно слушала, крепко сжимая мою руку.
