— Послушай, — сказала она, — ты мне столько должен рассказать. Ты где обычно обедаешь? А где живешь? Давай поужинаем вместе.
— Нет, сегодня вечером я занят, работы много.
Но я так и не ушел, и мы отправились в кабачок пообедать. Линда сказала:
— Меня ждут. Надо их предупредить.
Однако поблизости телефона не оказалось.
— Кто тебя ждет? — спросил я.
Она остановилась в дверях, посмотрела на меня и улыбнулась.
— Э, бог с ними, — сказала она, — сегодня я хочу побыть с тобой.
Мы сели за столик и стали беседовать, как добрые друзья. Я с прежним удовольствием смотрел, как она ест. Она вспомнила о гитаре и спросила, играю ли я.
— Я знаю, Рим словно для тебя создан. Здесь любят гитаристов.
— Ты мне никогда не говорила, что бывала в Риме.
Она посмотрела на меня и снова засмеялась. Потом стала рассказывать про ателье, про свою жизнь.
— Нехорошо ты все-таки поступил: уехал, не сказав мне ни слова, — упрекнула она.
— Ну-ка посмотри мне прямо в глаза, — сказал я.
Она затянулась сигаретой и взяла мою руку в свою.
— Не думай, я все понимаю, ты много пережил, и мне больно за тебя.
Когда я остался один, а она смешалась с толпой на Корсо, Рим показался мне особенно прекрасным. «Мы встретимся в пять и поужинаем вместе». Она сказала, что хочет побывать во всех моих любимых местах и хоть один вечер провести со мной наедине. «Я еще не натанцевалась и не наговорилась с тобой вволю», — добавила она.
За три часа я должен был сделать все дела, зайти в мастерскую, привести себя в порядок и вернуться на Корсо.
— Что с тобой приключилось? — крикнула Марина, завидев меня.
Из дому я отправился в мастерскую, где Джина возилась по хозяйству. Она сказала, что Джузеппе принес починить покрышку. Заходил совсем недавно и ничего больше не сказал, но я знал, что Джузеппе имел обыкновение ждать меня до самого вечера. Пришлось послать Пиппо отнести ему починенную покрышку и передать, что сегодня я буду очень занят. Джина заметила, что со мной что-то происходит. Нужно было еще забежать домой.
— Пойду переоденусь, а то мне сегодня надо кое с кем повидаться, — сказал я ей. — Ночевать меня не жди.
Когда мы встретились наконец с Линдой на Корсо, солнце еще светило вовсю. Линда была в том же коротком, до колен, платье, на руке красовался золотой браслет. Мне казалось, что мы идем берегом моря. Я смеялся, шутил, дурачился, словно сказал себе: «Сегодняшний день мой, а завтра разберусь, что к чему». Столько раз, завидев вдалеке какую-нибудь девушку, я говорил себе: «Это Линда», — и теперь мне все было нипочем.
— Куда ты меня ведешь? — спросила она.
Мы долго бродили по улицам. Вспоминали прошлое. Она сказала, что так и не поняла, почему я тогда в ателье рассердился на нее. Послушать ее, во всем был виноват один Карлетто с его злым языком.
— Все дело в том, что ты не хотел меня слушать, — доказывала она. — Никак понять не можешь, что у женщины есть своя жизнь. Уж так ты создан.
На мгновение мне показалось, что сердце, как и в прежние дни, забилось часто-часто, и я готов был поверить ей, готов сказать: «Ты ошибаешься». Неужто те ночи в Турине и мое отчаяние — все оказалось впустую, тогда мне остается только одно — броситься в По. Но нет, сердце билось ровно и спокойно: слишком много передумал я обо всем этом. И сейчас для меня не имело значения, приехала ли она в Рим с Лубрани или одна. И не имело значения, что Джина дожидается меня в мастерской. Имело значение только то, что Линда шла рядом, я вел ее под руку и мы с ней снова говорили друг другу «ты». И то, что мы сегодня будто впервые познакомились. И она тоже как будто понимала это.
— Для меня, — прошептал я Линде, — этот вечер особенный. Это наша первая встреча; тебя снова прислал Амелио, и вот мы гуляем с тобой по улицам.
Тут Линда вскрикнула и остановилась.
— Я всю дорогу думала об этом, а сказать забыла. Знаешь, что случилось с Амелио? — Она наклонилась и прошептала мне на ухо: — Он был красный, коммунист, и его схватили. Отвезли в тюрьму прямо на носилках.
Я пожал плечами, будто не поверил.
— Ты-то откуда знаешь? Кто тебе сказал, что он с красными заодно? — На этот раз у меня дрожали руки. — Неужели это правда? — с трудом выговорил я. — Ведь он даже с кровати не мог подняться.
— А разве для этого обязательно передвигаться? — сказала Линда. — Он уже давно начал с ними работать. Помнишь, сколько он газет читал? У него нашли листовки.
Мы свернули в какую-то пустынную улицу. Небо было багряное, удивительно красивое; витрины уже были освещены, и я сейчас еще словно вижу перед собой эту улицу. В глазах у Линды отражалось небо. Она говорила сухо и как будто насмешливо.
— Линда, я уже не прежний Пабло, — громко сказал я ей. — Кончится тем, что я кое-кого убью.
Линда тихо ответила:
— Мне жаль тебя. Чего ты добиваешься?
Ничего она не поняла. Ну что ж, может, это и к лучшему. Линда рассказала, что первое время, когда Амелио ездил с ней в Верчелли и Новару, она тоже помогала ему. В ту самую ночь, когда Амелио разбился, она успела вынуть у него из кармана пачку листовок. Когда она потом прочла их, то поняла, что Амелио рискует головой. В листовках черным по белому было написано, что надо быть наготове, что настает решительный час.
