Избранное общество - [58]

Старый Лакатош разглагольствовал долго, все больше распаляясь, и Каласу наконец-то стало ясно, чего он добивается, к чему стремится. Не волнуют его ни кооператив, ни молотилка, он вспомнил про деньги, решил, что настало удобное время, попытаю, мол, счастья: может, получу возмещение убытков, взяли молотилку – пускай платят!

– Дело тут сложное, папаша, – сказал тогда Якуб Калас, – подумайте, как бы это выглядело, если бы этак явились все и сказали: взяли – платите!

– Когда брали, брали у всех! – стоял на своем Матей Лакатош. – Никого не спрашивали, хочет он давать или нет.

– Вы были членом кооператива, – заметил Калас, – а раз вступили в кооператив, то взяли на себя обязательства, нужно было обобществить и машины.

– Чтобы ты знал, – Матей Лакатош распрямился, – я в кооператив не вступал, никто не докажет, что я вступил добровольно, меня вынудили!

– Кто же вас вынудил? – спросил Якуб Калас.

– Обстоятельства! – воскликнул старик. – Налоги, поставки, страх! И борьба за существование!

– Другие вступали добровольно, – возразил старшина.

– Бедняки шли! – отрезал Лакатош. – Чтобы землю получить. Я в кооперативе не нуждался! И в социальном равноправии тоже. Я свое сам заработал.

– Но теперь-то вы видите, что дела в кооперативе идут неплохо, хорошо живется деревне.

– Теперь-то да! – проворчал Матей Лакатош. – Только меня не интересует, как оно теперь. Меня интересует, что тогда меня разорили! Я хочу получить возмещение, Якуб Калас, только и всего! И ты напишешь мне бумагу, ходатайство, как положено, напишешь, вежливенько, чтобы никого не обидеть: молотилка, конный привод, косилка, телега – цену подсчитаешь сам!

– А почему я? – удивился Якуб Калас. – У вас есть и сын, и внук.

– Потому что ты, Калас, государственная персона. Твое слово подействует.

– Пожалуй, дядюшка, ничего у вас не выйдет, – объявил ему Калас, – в этом деле я вам не помощник.

– Значит, боишься, Якуб Калас, ты тоже боишься, до сих пор. Тебе бы показать свою смелость. Но ты напустил в штаны, а еще говорят: милиция! Не поспеваешь шагать в ногу со временем.

– Я ничего не боюсь, дядюшка, но не хочу лезть в дела, которые кажутся мне несправедливыми.

– По-твоему, устранить кривду несправедливо?

– Какую кривду? Отчего вы ходите вокруг да около, не скажете прямо?

– Кривду, жертвой которой стал я. Я как человек! Матей Лакатош!

– Нет, папаша Лакатош, – закончил разговор Якуб Калас, – никакой бумаги я вам не напишу.

– Не напишешь? Ладно! Я этого тебе не забуду, Якуб Калас! И очень скоро все тебе припомню! Вот какие пошли времена, Якуб Калас!

– На время, папаша, не слишком-то полагайтесь.

– На время я не полагаюсь. Я полагаюсь на себя. А с тобой, Калас, мы еще встретимся!

Они встретятся. Пройдет ночь, и будет новая встреча. Неприятная, но важная. Якуб Калас почти обрадовался, что последнюю точку в истории с Беньямином Крчем он поставит именно в доме Матея Лакатоша.

21. Сюда допускается только избранное общество

Дом Матея Лакатоша был самым красивым на всей улице. Снаружи никакой роскоши, скорее, гордая скромность заявляла о себе белой облицовкой и огромными окнами, которые архитектор поместил в глубине воздушных лоджий. Кто бы сказал, что под этой современной, со вкусом спланированной громадиной скукожился прежний обыкновенный деревенский дом с двумя просторными комнатами, темной кухней и длинной галереей? Только старожилы, а тех становилось все меньше и меньше, нет-нет, да и вздыхали: эх-ма, времена меняются и дома вместе с ними! Мало кто мог взять в толк, как это упрямый старый крестьянин дал согласие, чтобы сын перестроил дедовское жилье. Может, из-за смерти старой Лакатошихи старик подчинился, сломался, а может, у него у самого работал внутри этакий мощный насос, который безостановочно гонит наверх со дна души желания, скрываемые, но неистребимые: быть первым в деревне, первым любой ценой, быть впереди и выше всех, принадлежать к избранным! И верно, история дома не закончилась его перестройкой. Следующая сенсация заключалась в том, что сын Лакатоша Филипп, даже не обжив новые владения, переехал в город, в каменный многоквартирный дом. Большие люди могут себе позволить такие маленькие причуды. Только позже, когда он развелся с женой, многие догадались, в чем тут закавыка, и должны были признать, что Филипп Лакатош человек прозорливый и мудрый. Дело было простое и ясное: поскольку дом формально оставался во владении Матея Лакатоша, бывшая супруга Филиппа претендовать на него не могла. Как видите, закон, охраняющий интересы брошенных жен, бессилен против деревенской смекалки!

Плачь сколько хочешь – не поможет, дорогая отставная супружница! Можешь жаловаться хоть самому господу богу!..

Единственный, кто поселился в доме основательно и надолго, был сын Филиппа Игор. Они с дедом хорошо друг друга понимали, с дедом он ладил даже лучше, чем с отцом, ведь в сравнении со стариком Филипп был сухарь. Самым привлекательным местом стал для паренька подвал, просторное помещение близ котельной, куда сам старый Лакатош не ходил и где Игор поначалу устроил тайник, бункер, а потом и совсем бог знает что! Впрочем, кому это известно… Известно-то каждому, во всяком случае, многим, только говорить об этом как-то не принято, поскольку добрая старая мораль повелевает кое на что закрывать глаза. Старшина на пенсии именно потому и восстановил людей против себя, что видел и то, что видеть не полагалось. А если и не видел – так чуял, уж это точно!