Избранное - [99]

13 января, суббота.

Всю ночь раздавались взрывы. Моя жена тоже их слышала. Она совсем не спала. Я спал, раза два просыпался на минутку, слышал шум сраженья, но тут же снова засыпал. Если в нас ударит бомба, в крайнем случае мы не проснемся, и все. Неплохая смерть. Человек не чувствует боли. Есть в этом нечто притягательное. Все равно когда-нибудь придется умереть, а счастливая судьба редко дарует легкую смерть. Умирать от болезни мучительно. Ложась спать, я часто думаю о смерти.

Представляю, как в вышине над нашим домом парит самолет, бравый солдат нажимает кнопку, бомба летит прямо на нас, и вот… вот она падает! Мы все гибнем, кажется, на нас обрушилось небо, кажется, земля разверзлась под нами. Мы были, нас разорвало, нас нет. Точка в конце последней фразы скучного, глупого, бульварного романа.

Сегодня все утро адская бомбежка. Непрерывный гул самолетов и взрывы. В наш дом снова попала бомба. Разнесла часть крыши. За это мы особо должны благодарить немецких друзей, поставивших свои подлые устройства на нашей улице у самых ворот дома. Всех немцев следовало бы поубивать. А мои соседи рады им, любят их, лелеют. В соседний дом тоже попала бомба и половину его разрушила. В ближайшей пожарной охране убиты двое пожарных. Они сидели в караулке, воздушная волна швырнула их о стену и размозжила им головы.

Женщины суетятся возле плиты. Когда слышится гул, выбегают в коридор. Будто там лучше.

Вчера вечером разнесся слух, будто у нас во дворе слышали призыв русских, передаваемый в мегафон. Отдельные слова можно было разобрать, но общего смысла так и не поняли.

Подниматься на лестничную клетку не рекомендуется, но я все же взобрался. Мне наскучил, опротивел подвал. Внутренние двери в парадном прикрутили проволокой, чтобы посторонние не входили. Я выглянул из дверей. На улице, словно муравьи, хлопотали немецкие солдаты. Холодно, а они работают вокруг своих машин без верхней одежды, один болван в черной рубахе с непокрытой головой. В парадное вбежала испуганная женщина.

— Я так напугалась, — сказала она.

Вскоре гул, взрывы, укрываемся в подвале.

Недавно смотрел на наш дом с улицы. Он поврежден, но не сильно. Соседний дом наполовину разрушен. Вероятно, весь Будапешт в руинах. Окна, крыши, стены, оконные рамы, все-все, наверное, повреждено. Здесь едва можно писать. Сейчас забрался в небольшую нишу и царапаю при свете маленькой коптилки. Опять собственных букв не вижу. По-моему, эта ниша — самое безопасное место во всем подвале.

Р. одержима манией величия. Шум боя утих. Это ужасно! Только бы не было пауз. Кошмар, нет мочи дольше выносить такое состояние.

Вчера бомба врезалась в стоящий неподалеку от нас дом, где живет Г. Не знаю, жива ли она? Уцелела ли ее квартира?

14 января, воскресенье.

Мелочи, которые и записывать не стоит. Например, вчера А. Ш. спустился в убежище спать. До сих пор он спал в своей квартире. Мы одолжили ему складную железную кровать с оборванной сеткой. М. дал проволоки — скажи пожалуйста, даже это в убежище имеется! — и Ф. прикрепил сетку к остову. Инструменты нашлись. И умелый человек отыскался — Ф.

А теперь кое-что поважнее, ибо это лишь важно: вчера сказали, что добраться можно уже только до Кёрута. Ой! Это «ой» — прорвавшаяся радость. Надо уединиться, оглядеться, нет ли кого поблизости, и лишь тогда сказать: «ой!». Сказать, хотя следовало бы кричать. Но все еще приходится быть осмотрительным: достоверна ли новость? Мне кажется, что я и пяти лишних минут не выдержу в подвале, — сойду с ума.

Вчера А. Ш. сварил мне лапшу с маком. Было много и вкусно. И в полдник была лапша с маком, и к ужину.

Я снова начал пить сырую воду. Не могу раздобыть кипяченой. У кого есть, тот экономит ее, дает, как вино, неохотно.

Вечером долго играл в тартли с М—и. Играть в карты приятно, это отвлекает внимание.

Сейчас пишу, сидя рядом с господином В., который бреется при свете свечи. Кое-что разглядеть можно.

Вчера у меня кончился табак. Выкурил даже припрятанные окурки. Вечером Ф. дважды угостил меня сигаретами «Гонвед».

Вчера вечером была уже сплошная тьма, нигде не освещалось. Ощупью приходится одеваться, раздеваться, поддерживать хоть какой-то порядок, отыскивать разные предметы. Я все время с карманным фонариком, но он теперь только мигает.

Спал в темноте. Один из главных симптомов моего невроза — боязнь темноты. Этот страх укрощает только абсолютная необходимость. Абсолютная необходимость, веление внешних обстоятельств, не подлежащее обжалованию, заставляет меня лезть в подвал, в темень. Когда-то, зная о своем неврозе, я представлял бомбежки так: выхожу на площадь — я имел в виду площадь Кальмана Тисы, — сажусь посреди нее и пережидаю налет. Будь что будет, но в подвал я не спущусь!

Утром встал в половине восьмого. Нащупал остатки парафиновой коптилки. Но с ней пришлось полчаса повозиться. Кто-то погасил ее, вдавив фитиль в парафин. Сжег полкоробка спичек, пока выковырял фитиль.

Умыванье, бритье пришлось отложить из-за неодолимых препятствий так же, как и чистку одежды. Дело в том, что на лестничной площадке нельзя было оставаться ни минуты из-за сильнейшей бомбежки. Самолеты летали над нами один за другим.