Избранное - [73]

— Грузин, — ответил Рамаз и положил на гроб паспорт с двуглавым орлом. — Полноправный гражданин империи.

— Оставьте нас! — обратился чиновник без шеи к поручику, и, когда последний, стуча сапогами, удалился, таможенник с дьявольским блеском в глазах приблизился к коммерсанту. — Хорошо еще, что вы попали в мое дежурство, иначе эта история могла бы плохо кончиться. — Он прихлопнул паспорт ладонью. — Неужели вы не понимаете, что выбрали не самый удачный способ для провоза контрабанды?

— С вашего позволения, ни ваш покорный слуга, ни какой-либо другой член нашей фамилии еще ни разу не оказывался в роли торгаша-контрабандиста. — Рамаз Такашвили расправил плечи.

По лицу таможенного чиновника было ясно, что он обиделся. Ему не понравились ни надменный тон путешественника, ни вероятность того, что в гробу и впрямь может лежать покойник.

— Предупреждаю вас, пока мы в этой комнате одни, мы можем доверять друг другу. Но когда начнется досмотр, имейте в виду: за малейшее нарушение таможенных правил вы будете наказаны строжайшим образом.

— Понимаю.

Чиновник подбежал к столу и задребезжал колокольчиком.

Досмотр продолжался долго.

Прежде всего Рамаза поставили посреди комнаты и попросили раздеться.

В одном белье, босиком стоял наш дворянин на холодном полу и рассматривал висевший над столом портрет графа Витте.

Обыскивали его, что называется, с ног до головы, не поленились даже простучать молотком подошвы его ботинок.

Затем вытряхнули содержимое чемодана. Когда и там не нашлось ничего подозрительного, разочарованный поручик вытер руки и велел Рамазу одеться и сложить чемодан.

Дошла очередь и до гроба.

Стоя у окна, Рамаз слышал, как долго звенела медь. Рожденное встречей металла с молотком эхо подолгу не смолкало в комнате, уносилось в окно и исчезало вдали, там, где виднелся купол белой церкви.

Лишь один-единственный раз Рамаз обернулся и увидел такую картину: крысоголовый таможенник взгромоздился на табурет и сквозь лупу смотрел в открытый гроб.

Рамаза привело в ужас это зрелище. Он почувствовал себя виноватым перед покойником, уткнулся лбом в стекло и уже не оборачивался, пока его не окликнули.

— Кем был покойный? — таможенник обмакнул гусиное перо в чернильницу с резьбой и приготовился записывать.

— Грузинский деятель шестнадцатого века Мамука Уплисашвили, — спокойно ответил Рамаз.

— Где похоронен?

— В Венеции.

— Почему?

Рамаз не понял вопроса.

— Как он оказался в Венеции?

— Не могу вам сказать. Лично мне его биография известна мало. Он писал церковные исследования и гимны. Откровенно говоря, я и не знал, что он похоронен в Италии. Мне случайно один миссионер сказал: здесь, говорит, на четвертом канале Боккаччо, есть грузинская могила. Я заинтересовался, пять дней дожидался отлива. Когда вода спала, показался крест, а на кресте, внизу, табличка с надписью «Мамука Уплисашвили». А имя Мамуки Уплисашвили известно каждому моему соотечественнику. Вот я и задумал перевезти его останки на родину, ну и не отступился. Отложил свои дела и занялся этим. Чтобы получить разрешение, пришлось даже на прием к папе римскому попасть. Но, как видите, все закончилось удачно.

— В каких родственных отношениях находитесь вы с усопшим? — казалось, рассказ Рамаза чиновник попросту пропустил мимо ушей.

— Я… — Рамаз почесал ладонь. — Ни в каких.

— Тогда с какой целью вы перевозите покойника?

— Просто, он же грузин…

— То есть как это! — поднялся на ноги страж имперской границы. — Значит, вы, грузин, ездите по Европе и, если где-то встречаете могилу какого-нибудь грузина, немедленно ее раскапываете и везете останки на родину? Прекрасное развлечение, нечего сказать!

— Это не просто грузин, — от гнева у Рамаза пересохло во рту. — Это крупный общественный деятель и ученый.

— Тем более! Думаете, вы его уважили тем, что выкопали из могилы? — крысоголовый осклабился, показывая три торчащих вперед и вызывающих ужас зуба. — Вы думаете, быть похороненным в Венеции — это шутка? Кто дал вам право совершить подобное надругательство над покойным! Если бы он хотел, чтобы его похоронили в Грузии, Он позаботился бы об этом при жизни. Не покинул бы вашу страну и не уехал бы в Венецию! Поглядите-ка на него! Представитель новой профессии — собиратель мертвецов!

Рамаз Такашвили понял, что таможенник не знает, к чему придраться, и предпочел смолчать. Эта пауза и подвела итог. Представитель крысиного рода кончил писать, вытащил из серебряного гнезда печать величиной с лепешку, трижды шлепнул ею по бумаге в разных местах и, выходя из комнаты, с трясущейся челюстью прокричал коммерсанту:

— Нет, нет! Вы, я вижу, это дело не бросите, нет, не бросите! Ах, будь моя воля, будь моя воля… — он остановился, махнул рукой и поспешно покинул комнату.

Это происходило 16 февраля 1902 года.

Вице-губернатору Раушу фон Траубенбергу с самого утра испортили настроение. Когда помощник объявил, что Рамаз Такашвили пришел опять и настойчиво просит аудиенции, он замахал руками и с мольбой поглядел на чиновника:

— Скажите, что меня нет.

Помощник улыбнулся:

— Он знает, что вы здесь. Видел, как вы выходили из коляски. Он и сегодня здесь ночевать будет. Может, вам лучше принять его и избавиться?