Избранное - [54]

— Ну…

— Что ну?

— А потом?

— Потом ничего. Карьера закончена. Впереди только несколько часов работы тренером, раздобытых всеми правдами и неправдами, или цирк, и тот ненадолго. Форму, конечно, и здесь нужно сохранять, хоть и не так тщательно, как в спорте.

— Не надо смотреть на это так болезненно, Валя, не то найдешь новые причины для отчаяния. В конце концов ведь мы сами выбираем, по каким правилам нам жить.

— Кто выбирает, а кто и нет. Мне кажется, жизнь сама чаще предлагает нам свои правила, а мы слепо следуем им.

— Ты не похожа на слепую. Сколько я наблюдаю тебя, ты, по-моему, человек с принципами. Ты никому не позволяешь навязывать свою волю, как у вас говорят, самостоятельная девушка.

— Но знаешь ты, чего мне стоит эта самостоятельность! Мне говорят: пока ты молода и хороша собой, надо позаботиться об обеспеченной старости. Надо заводить связи, расширять знакомства, играть роль влюбленной женщины, неизвестно когда и как это тебе пригодится в дальнейшем.

— Ну…

— Что «ну»? Я так не могу. Вот и все. Всю свою жизнь я ищу только подлинности, ищу настоящего. Настоящую любовь, настоящее сочувствие, настоящего мужчину, благородного и не церемонного.

— И как тебе кажется — найдешь?

Упокоева улыбнулась и провела руками по кожаным рукавам дубленки.

— Думаю, что да. Не поверишь, но я, не раздумывая, променяю свою шумную жизнь, под оркестр и аплодисменты, знаешь на какую? Маленькая комнатка, печка, шлепанцы, ты сидишь у окна и ждешь мужа, которого любишь, качаешь колыбель, колешь дрова, на тебе мужнина рубаха с длинными рукавами. В хлебном магазине все обращаются к тебе почтительно, на «вы», никто к тебе не пристает, не навязывается, поскольку ты жена настоящего, хорошего парня.

Некоторое время они еще беседовали примерно на такие же не слишком интересные для читателя темы.

Валя:

— Джаба, откуда ты так хорошо говоришь по-русски?

Джаба:

— В армии я служил в Рязанской области…

И так далее.

Было почти двенадцать, когда жемчужина цирка обернулась в дверях гостиницы, подала Джабе руку и со страхом подумала: «Господи, только бы он не попросился сейчас ко мне в номер — посидеть немножко со мной, только бы он не сделался похожим на всех, господи!..»

Цуладзе выдержал и это «испытание», он пожелал девушке спокойной ночи и ушел.

* * *

7 февраля, когда диктор телевидения объявил программу дня законченной, в дверь Джабы Цуладзе осторожно постучали.

Валя Упокоева была в белом платке, с чемоданом в руках и, бледная, смущенная, виновато смотрела на хозяина.

— Я пришла, — сказала она и опустила голову.

…14 февраля, как и было запланировано, цирк отправился на гастроли в другую республику.

В купе, перед секретаршей, красиво подобравшей длинные ноги, лежала стопка отпечатанных типографским способом программок и рулон афиш. По распоряжению директора она всюду вычеркивала фамилию Упокоевой и вместо нее вписывала буффонаду «Веселая карета». Номер этот устарел и давно не включался в программу, но другого выхода не было, и его восстановили.

Валя Упокоева осталась в городе Сакариа.

Перевод А. Эбаноидзе.

УПРЯМЕЦ

— Слыхал ястребиный клекот? Вот и у Шетэ голос что у ястреба, и в точности ястребом налетел на меня.

Чего-чего, а взбешенного Шетэ я видел не раз — нагляделся, но такого никогда, прямо гром и молния!

В одной руке здоровенный дрын, другой тащит за рога моего овна — ворвался во двор эдаким душегубом.

«А теперь что скажешь?» — кричит, пинком загоняет барана и дрыном в землю тычет.

«Что случилось? Чего, говорю, встал надо мной скалой?»

Знаю я Шетэ, ежели от него попятишься, заробеешь, сомнет, как низкий плетень.

«Избегал я ссоры-драки, ан нет — ничего не выходит! Захочет господь наказать человека, злого соседа подсунет. Чего тебе от меня? Зачем привязался? Пока до греха не доведешь, не отстанешь?»

«Чего грозишься? — говорю. — Ишь, расшумелся! Разве твоя скотина никогда не заходила на мой луг? Скотина на то и скотина, чтобы по горам в любую сторону бродить».

«Не скотину, а тебя надо наказать, на крюке вздернуть! Коли не по силам за коровами да овцами ходить, собирай манатки и уматывай отсюда подобру-поздорову!..»

Так вот он мне объявил, да еще дрыном своим замахнулся.

Ладно я отскочить успел, не то все ребра бы переломал.

Такого я даже от него не ожидал. Взбесился он, что ли? Или, может, думает, что я и впрямь обессилел? Если его не отучишь замахиваться, пиши пропало: когда-нибудь прибьет до смерти.

Меня как молнией пронзило, в глазах потемнело.

Схватил я топор, что рядом из колоды торчал, и пошел на него.

Побежал Шетэ! Драпанул за милую душу. Бежал саженьими шагами и вопил, ругался. Я за ним до первых столбов добежал.

Он и столбы те сам врыл: досюда, говорит, твоя земля, а отсюда моя территория начинается. Тысячу лет жили наши предки бок о бок, но никому не приходило в голову делить склоны гор.

Осталось нас тут всего-то двое стариков, а он, того гляди, удушит меня. Неделя одна, а он на той неделе не меньше трех раз налетит: твои овцы выщипали мою траву! А в своих глазах и бревна не замечает. Его лошадь и коровы, считай, всю дорогу по моим лугам бродят. Но разве я сказал ему хоть раз или взглядом дал понять? Да я и в сердце своем зла на него не таил.