Избранное - [46]

Он развернул перед ним его собственный чертеж. Светозар впился в него взглядом и несколько секунд не двигался. Потом кивнул:

— Ты прав. Прости меня за эту вспышку.

И вышел.

Он начал работать над следующим проектом с невероятным напряжением. Прервал одинокие прогулки по парку. Бросился в работу, как бросается в воду человек, который решил научиться плавать или утонуть. Пропадал в мастерской, за своим рабочим столом, до позднего вечера. Ел кое-как, спал мало. Глаза его, покрасневшие от бессонницы и размышлений, жгло, мозг превращался в комок горячего свинца. Случалось, он уходил домой в полном изнеможении, но с лестницы или с улицы возвращался и опять хватал карандаш. Одна неудавшаяся деталь могла задержать его до полуночи, малейшее сомнение заставляло его порвать лист, чтобы перейти к другому варианту. Это непрерывное стремление к совершенству, усталость от труда, предвкушение успеха принесли ему облегчение и вернули часть прежней уверенности в себе. Кроме того, он чувствовал, что если он потеряет страсть к работе, то потеряет все.

— Ты переутомляешься, — сказала ему однажды Милена. — Подумай немного и о себе.

— А я о ком думаю? — ответил он, глядя на нее с улыбкой.

— Нет, я уверена, что другие так не надрываются…

— У других мы будем учиться, только когда они подадут нам хороший пример, говаривал в свое время мой классный руководитель.

— И все-таки во всем нужна мера. Так ты долго не выдержишь.

— Выдержу, выдержу, — повторил он весело. — И все будет хорошо, моя заботливая женушка… А чтобы ты успокоилась, в это воскресенье я отдохну. Пойдем на Люлин, хочешь?

Он был в таком расположении духа, когда человек уверен, что он способен сделать все, что захочет. Лихорадочное напряжение, наступившее после бурной сцены со Стефановым, постепенно ослабло, и он стал работать в прежнем упругом ритме. Удовольствие от труда, от хорошо выполненной задачи вернулось к нему. Вместе с этим вернулось и наслаждение от отдыха. В свободное время он искал общества Колева и других своих сотрудников, завязывал дружбу с новыми людьми, водил семью в кино. Избегал оставаться один.

В начале августа он отправил жену с детьми в Бургас, к ее родителям. А сам уехал под Кюстендил, в родное село, где не был уже несколько лет. Ему хотелось отдохнуть в другой обстановке, оторваться от всего, что его связывало с Софией. Ему казалось, что там он снова обретет себя — стоит только подышать воздухом укрывшейся у подножия Осоговой горы деревеньки, запахом теплой ржи и яблоневых садов, стоит только пройти по тропинкам своей юности, переночевать в домишке, где началась его жизнь…

Он пробыл в селе всего четыре дня. Была жатва. Люди от темна до темна сновали по кооперативным полям, раскинувшимся на двух холмах над селом. Родные приняли его радушно, но у них было слишком много забот и времени для разговоров не оставалось. Они звали его ужинать, а когда рассаживались вокруг низкого стола, глаза у них слипались, и они едва могли проглотить кусок. Сверстники показались ему огрубевшими и невеселыми: они встретили его без особого энтузиазма, позубоскалили насчет его «белых рук», позвали в поле посмотреть, «как печется хлеб». Почти все его старые друзья давно покинули село. Он почувствовал себя здесь чужим и лишним. Сразу же по возвращении в Софию Светозар прервал отпуск и вышел на работу.

В учреждении теперь было не так шумно. Вместе с жарой здесь поселилась сонливая лень, которая замедляла движения и усыпляла мысли. Друзья его разлетелись по курортам.

Но одиночество его уже не пугало. Вечером он шел прямо домой. Читал допоздна что попадалось под руку. По воскресеньям брал рюкзак и этюдник и отправлялся на Витошу. Целыми днями бродил без определенной цели и направления. Поднимался на какую-нибудь вершинку, манившую его своей причудливой формой и близостью к чистому голубому небу, завтракал возле горного ручья в стороне от туристских троп, лежал, вытянувшись на спине, на какой-нибудь поляне, и вслушивался в горное эхо, в голоса птиц и ветров. Природа трогала его и волновала, не тревожа его сердца. Его посещали странные мысли: может быть, счастье в этом — чувствовать себя освобожденным ото всех связей с жизнью? Или, по крайней мере, жить так, будто этих связей не существует. Хотя он сознавал, что это смешно, он отдавался метафизическим рассуждениям, и его душу обволакивал тихий сонный покой. В такие минуты даже сердце словно бы переставало биться. Это его встряхивало. Он вскакивал на ноги и глубоко вдыхал свежий воздух до тех пор, пока не чувствовал снова сильные звонкие удары в своей груди.

Однажды, воскресным утром, когда он сходил в Бояне с трамвая, кто-то коснулся его плеча.

— Товарищ Стойков, если не ошибаюсь?

Светозар обернулся и досадливо свел брови. Это был муж Евгении. В пестрой рубашке и шортах, с огромным раздутым рюкзаком за спиной он выглядел еще более грузным и неповоротливым. Светлые прилизанные волосы делали его очень похожим на немца. Светозар не любил такой тип людей. Но он не мог не признать, что и лицо, и вся фигура этого человека дышат подкупающей непосредственностью и добротой.