Избранное. Логика мифа - [140]

.

На суд читателей представлен собственно не Иван, а именно Кантов антитезис; сам Иван будет спасен автором. Антитезис осужден им бесповоротно, но осужден только морально.

На фабульной сцене романов-трагедий Достоевского лишь потому и остается столько трупов, что автор убивает не людей, а идеи. Только в четырех его романах («Братья Карамазовы», «Бесы», «Преступление и наказание», «Идиот») перед читателем лежат в ряд чуть ли не двадцать трупов — целый морг: причем четыре из них — самоубийцы (Смердяков, Ставрогин, Свидригайлов, Кириллов), а прочие зарезаны, застрелены, задушены, растерзаны: старик Карамазов, Лизавета Николаевна, капитан Лебядкин с сестрой, Шатов, Федька Каторжник, старуха-процентщица, глухонемая Елизавета, Настасья Филипповна и др.

И убийцей всех этих самоубийц и убитых является формула «все позволено», которая, по смыслу автора, должна в их лице убить самое себя — свою же собственную идею. Безудерж своеволия, неистовство неверия, цинизм, мечты от гордости — это только разные профили все того же «все позволено», которое в лице Кириллова и Свидригайлова с отчаяния стреляется, в лице Смердякова и Ставрогина с отчаяния вешается, не выдержав ужаса космической, следовательно, и душевной «пустоты». И то же «все позволено», переодевшись в «наполеоновское шагание через трупы», в лице Раскольникова убивает двух беззащитных женщин, а в лице Верховенского-младшего приносит самому себе в жертву целую гекатомбу, чтобы в итоге аннулировать самое себя. Но не двадцать человеческих трупов, а только один труп, труп, плавающей в крови «идеи-самоубийцы» — хочет положить перед читателем торжествующий автор Достоевский: труп Антитезиса.

Ибо эта «идея» и есть все тот же Кантов антитезис, и никто с такой ясностью, как юный мыслитель Иван Карамазов, не раскрывает нам этой авторской тайны — тайны, к которой причастен и чёрт с его «секретом чёрта», тайны, которая указывает нам убежище, где укрылся главный и единственный виновник убийства старика Карамазова, по вине которого старший сын старика, Митя, пошел на каторгу, средний сын Иван — на моральную каторгу и сошел с ума, а побочный сын, Смердяков, повесился.

Согласно тезису и антитезису распределяются антиномии Канта, согласно тезису и антитезису антиномий распределил Достоевский также и своих основных героев (т. е. субстраты идей) по двум схемам или рубрикам, — и не только героев, но и их словесные символы⁶. Распределим же и мы, сообразно Кантовой схеме, т. е. согласно тезису и антитезису, и сообразно схеме автора романа, героев его романа и их слова-символы, причем отметим, что почти все они схематически противопоставлены в романе друг другу.

Образы-антиномии в авторском плане романа

Герои романа — воплощения тезиса:

Пленник или великий идеалист

Зосима

Алеша-херувим

Раскаявшийся убийца (таинственный посетитель старца Зосимы)

Герои романа — воплощения антитезиса:

Великий страшный умный дух самоуничтожения и небытия, искуситель

Великий инквизитор

Иван, он же Смердяков, он же чёрт Ракитин

Словесные символы тезиса:

Тайна

Гимн — «Осанна»

Восторг

Умиленная радость

Ангел

Благородство

Идеал Мадонны

Воскресший новый человек Зосимы — Алеши

Словесные символы антитезиса:

Секрет

Позор

Критика (с происшествием) Бернары,

Америка

Насекомое, клоп

Гордость

Идеал содомский

«Новый человек» Ивана

Словесные символы тезиса символизируют: бессмертие — свободу — Бога. Словесные символы антитезиса символизируют: естественную необходимость — пустоту — бесконечность — уничтожение.

Но воплощая в героях и их словесных символах положения Кантова тезиса и антитезиса, Достоевский и самое, на почве опыта неустранимое, качание коромысла антиномий воплотил в Иване, представленном явно — как антитезис, а тайно — как тезис, причем автор избрал для этой цели Смердякова и чёрта: Смердякова — как материальное, окарикатуренное воплощение антитезиса, а чёрта — как его такое же окарикатуренное, но символическое воплощение.

V. Поединок Тезиса и Антитезиса под личиной героев романа

За непосредственное знакомство Достоевского, как автора романа «Братья Карамазовы», с «Критикой чистого разума», и именно с учением об антиномиях, говорит достаточно красноречиво текст обоих сочинений¹.

Если самый спор обеих враждующих сторон, т. е. Тезиса и Антитезиса, Кант считает пустым делом, а предмет их спора «пустым призраком», то и у Достоевского фигурирует слово призрак — в споре Ивана с самим собой: Смердяков-убийца для Ивана — призрак, чёрт — тоже призрак, и так как они оба не что иное, как вторая сторона Ивана, т. е. Кантов антитезис, то именно этот Антитезис-убийца и кажется Ивану призраком. Конечно, спор Тезиса с Антитезисом как призрак и сам антитезис как призрак — это не одно и то же. Но — терпение, читатель!

Если Кант далее указывает, что разум, попавший в путаницу противоположных доводов, чувствует себя в высшей степени стесненным в этом своем антиномическом раздвоении и что если разъяснить недоразумение, тогда «падут гордые притязания обеих сторон», то и Достоевский делает особый упор на понятии «гордость». «Человеко-бог», этот идеал антитезиса, «возвеличится духом божеской, титанической гордости», — говорит он; в гордости, как в скрытом мотиве, побуждавшем Ивана желать смерти отца, упрекает Ивана Смердяков