Избранное - [22]

В первый же день Сянцзы сбился с ног. Ранним утром он повез жену-северянку на рынок за продуктами. Возвратившись, стал развозить господских детей: одних в среднюю школу, других — в начальную, третьих — в детскую группу. Школы разные, возраст разный, физиономии разные, но все отпрыски Яна были одинаково несносны, особенно когда сидели в коляске. Даже самые спокойные из них вертелись, как обезьяны! Развез детей, вези на службу господина Яна. Вернулся домой — доставь вторую госпожу на рынок, а потом к родственникам, а потом к знакомым. Не успел вернуться — настало время везти детей к обеду. После обеда Сянцзы снова отвез их в школу. Теперь вроде можно было бы и поесть, но госпожа своим тяньцзинским говором приказала ему натаскать воды. Питьевую воду доставляли Янам на дом, воду же для стирки обычно носили слуги. Это не входило в обязанности Сянцзы, но, чтобы не портить отношений с хозяевами, он не перечил. Не говоря ни слова, он наполнил водой чан, ведра и только собрался поесть, как вторая госпожа послала его за покупками.

Обе госпожи не ладили между собой, но в управлении домом придерживались единых взглядов: не позволяли слугам ни минуты сидеть без дела и не желали видеть их за едой. Сянцзы не знал этого. Он подумал, что просто выдался такой суматошный день, и по дороге купил себе несколько лепешек. Деньги он любил больше жизни, но ради коляски следовало подумать и о своем здоровье.

Вернувшись с покупками, Сянцзы получил от первой госпожи приказание подмести двор. Господин и обе госпожи одевались красиво и заботились о своей внешности, но комнаты и двор напоминали свалку. Сянцзы мутило от этой грязи, и он взялся за уборку, совершенно позабыв о том, что это не его дело. Когда он вычистил двор, вторая госпожа велела ему заодно подмести в комнатах. Сянцзы не возражал, но его удивило, как могли эти с виду приличные и красивые дамы развести у себя такую несусветную грязь! Когда он прибрал комнаты, вторая госпожа вручила ему годовалого чумазого дьяволенка. Сянцзы не знал, что с ним делать. Бывало, он брался за всякую работу, но нянчить детей ему не приходилось. Поэтому он крепко и вместе с тем бережно держал маленького господина, боясь, как бы тот не выскользнул из рук. Сянцзы был весь в поту. В конце концов он попытался отдать это сокровище большеногой деревенской служанке Чжанма, но та встретила его бранью.

В доме Янов прислуга держалась не больше трех — пяти дней. Господа считали слуг своими домашними рабами и драли с них три шкуры, — иначе за что же им платить? Только Чжанма жила у этих хозяев вот уже шестой год. И лишь потому, что сама могла обругать кого угодно. Как только ее задевали, она тут же разражалась потоками брани. Ехидство господина Яна, бойкий язычок первой госпожи и трескотня второй казались непревзойденными, но, сталкиваясь с разъяренной Чжанма, господа чувствовали, что перед ними противник, достойный уважения.

Сянцзы вырос среди вежливых северян и больше всего не любил, когда при нем ругались без всякой причины. Он не посмел ударить Чжанма, так как порядочный человек не бьет женщин, и не стал отвечать на ругань. Он просто уставился на Чжанма в упор, и она замолчала, почувствовав опасность.

Как раз в эту минуту первая госпожа приказала Сянцзы ехать за детьми в школу. Он поспешил отдать ребенка второй госпоже. Та приняла это за оскорбление и без стеснения обругала его последними словами. Первая госпожа в душе была недовольна тем, что он нянчится с ребенком второй госпожи, однако, услышав, как Сянцзы влетает от второй госпожи, тоже открыла рот и в свою очередь напустилась на него. Сянцзы оказался под перекрестным огнем. Он схватил коляску и умчался, позабыв даже рассердиться. Ему никогда не случалось бывать в таких переделках, и с непривычки у него кружилась голова.

Когда он доставил одного за другим всех детей, поднялся галдеж, какого не бывает и на рынке. Женщины ругались, дети ревели — во дворе творилось что-то невообразимое, как бывает у театра после спектакля. Хорошо еще, что Сянцзы нужно было спешить за господином Яном, и он быстро покинул двор. Шум улицы показался ему после этого ласковым шепотом.

Только часам к двенадцати ночи Сянцзы смог передохнуть. Он чувствовал страшную усталость, голова трещала. Все в доме Янов, и старые и малые, наконец угомонились, а в ушах Сянцзы все еще стояла разноголосая брань, словно рядом одновременно прокручивалось несколько патефонных пластинок.

Не в силах ни о чем думать, он решил забыться сном. Но когда вошел в свою каморку, сердце его сжалось и сон как рукой сняло. Дощатая перегородка разделяла каморку пополам; в каждую половину вела отдельная дверь. В одной половине жила Чжанма, другую отвели для Сянцзы. Лампы не было, крохотное оконце выходило на улицу, и сквозь него проникал тусклый свет уличного фонаря. От земляного пола отвратительно пахло сыростью и пылью, никаких вещей в каморке, кроме топчана, не было. Сянцзы ощупал топчан и понял: если лечь как следует, то ног не выпрямишь, упрешься в стену; если вытянуть ноги, то придется полусидеть, а свернувшись калачиком он спать не привык. Поразмыслив, он поставил топчан наискосок, — правда, ноги будут свисать, но ничего, как-нибудь притерпится.