Избранное - [40]

— Сама клади, — сказал Симка и подал девушке петуха.

Девушка крепко взяла петуха одной рукой за ноги и за крылья, положила головой на чурбан. На тротуаре собрались парнишки, они стали смотреть, как девушка рубит петухов.

— А вам чего здесь? — сказала девушка, — А ну пошли… Не ваше это дело.

Парнишки постояли и пошли.

— Давай другого, — сказала Симке девушка.

Симка оглянулся на собаку, молча и оцепенело сидевшую возле крыльца, и тихо позвал ее:

— Пошли, Клуня.

И они вдвоем ушли со двора на улицу и под гору в луг. Луг был высокий, трава густая, и пахло теплом, землей и соком трав. Симка шел медленно, Клуня шагала рядом. Она то и дело трогала ногу Симки носом, как бы напоминала о себе. Они шли долго. Сзади в траве послышались шаги, и голос девушки спросил:

— Ты чего это? Послушай…

— Чего тебе? — сказал Симка.

— Ты ведь позвал меня.

— Не звал я.

— Ты же сказал мне: «Пошли, Клуня».

— Или ты Клуня?

— Ну да.

— Я ведь собаку звал, ее так зову.

— Откуда я знала? Я думала — меня.

Симка пошел молча.

— Чего ты злишься-то? — сказала девушка. — Я ведь помогла тебе.

— Я и не злюсь, — сказал Симка.

— Ну и вот. В селе-то недавно, видно? Не встречала тебя.

— Всех, что ли, встречала?

— Всех.

— Третий день я здесь.

— Чего в столовую-то устроился? Какая это работа. Шел бы дома строить.

— Я ведь проходя. На завод куда-нибудь подамся.

— Чего это ты? Не здешний, что ли?

— Здешний, да лихо мне здесь.

— Сердце, что ли, болит? Женатый?

— Был женатый.

— Ушла жена, что ли?

— Сам я от нее ушел.

Клуня шла впереди и время от времени оглядывалась.

— И собака с тобой ушла?

— Нет. По дороге где-то встретил. Вот и ходим.

Девушка помолчала.

— Возвращайся ты к ней. Изведешься, — сказала она.

— Не вернуться мне: изменщица она.

— Так оно и есть, — сказала девушка, догнала собаку и погладила. — А может, не изменщица. Откуда ты знаешь?

— Изменщица. Знаю. — Симка быстро зашагал вперед. — Чего пристала? Не твое это дело.

— Эх, парень, парень, — сказала девушка, шагая следом. — Ты не злись на меня. Впечатлительный ты какой-то уж. Я пойду, мне дом ставить надо. Ладно?

Она повернулась и пошла в село.

Дрова колоть к столовой Симка пришел только на следующий день. Повариха вынесла Клуне вчерашнего супа. Суп налит был в большую консервную банку. Повариха поставила банку на землю и подошла к Симке.

— Ты чего это, Серафим? — спросила она. — Не в себе, что ли?

— Да так я, тетя Катя, голова чего-то заболела.

— Ох и девка сорванец, — вздохнула повариха.

— Чего же сделаешь? — сказал Симка. — А кто она у вас такая?

— Так, никто. Живет одна. С мужиками дома строит да водку пьет. Сорванец она.

— А родители-то где же?

— Нигде нет. Отца на фронте убили. Мать, видно, с горя и померла тут же, а может, с голоду. Была она со старшим братом, а того, в армию потом взяли. Вот уже лет пять одна живет в доме. Тебе, Сима, деньги-то сегодня, что ли, уплатить?

— Да поработаю пока я, тетя Катя.

— Странная она девка, — сказала тетя Катя невесело. — Ты на нее не злись. Жизнь-то у нее несладкая была. А так чувствительная она, впечатлительная вроде. За Ветлугу все одна по ягоды ходит. Другой раз купается на реке, окликнет прохожего, а сама нырнет. Тот смотрит, смотрит, нет никого. Только пойдет, а она вынырнет и опять окликнет. И смеется. А сама, как телка, по воде носится.

Вечером Симка шел с работы. Дом, в котором он квартировался, стоял на краю села. И на полпути до этого дома плотники тесали бревна возле свежего сруба. Сруб стоял над обрывом. Внизу сквозь далекие сосняки длинно текла Ветлуга. Она уже слегка алела от позднего света солнца, и мелко стучала там среди лесов на реке моторная лодка. Плотники широко, сухо били в сытые, словно окаменелые бревна, и каждый удар гулко ухал внизу, над Ветлугой.

Среди плотников была и та вчерашняя девушка. Она, крепко расставив ноги над бревном, била в него по-мужски лихо и при каждом ударе ухмылялась, будто что-то приговаривала. Топор в руках ее блестел, и со стороны казалось, что она бьет в бревно не лезвием, а длинной выгнутой полосой сверкающего воздуха. Она не видела Симку. Симка прошел мимо и оглянулся. Девушка всадила топор в бревно, разогнулась и стала смотреть далеко под угор, в леса, за Ветлугу. Глаза у нее были темные, как бы издали подсвеченные ранними сумерками, когда солнце уже село, а отсвет его еще чувствуется. Так она и стояла. Клуня посмотрела на нее, замедлила бег и обошла плотников стороной.

Прошло дня три. На работе Симка задержался и шел домой поздно. Воздух, теплый, спокойный, уже забирал избы и огороды в редкие сумерки, а из лесов, из-за Ветлуги, сладко тянуло запахом елового мшаника. Клуня не то отстала где-то, не то забежала вперед, и Симка все оглядывался. Он шел как раз мимо сруба. За эти дни сруб подрос. Он был большой, многоквартирный и уже опустевший от дневного шума. Симка постоял, подождал, негромко свистнул и окликнул:

— Клуня! Клуня! Где ты?

Внутри сруба зашелестели стружки под быстрыми шагами, и в окне появилась девушка в том же синем платье и с гребенкой в зубах. Она вскочила на окошко, вынула изо рта гребенку и спросила:

— Чего тебе?

— Ничего, — ответил Симка и растерялся.