Избранное - [52]

Бук-Затонский попросил прощения и сбежал вниз. Агнессу снова охватила тревога: удастся ли вызволить письма? Ей было неприятно втягивать в скандальную историю отца. Только вчера он упрекал, что из-за ее несносного характера нужный человек перестал бывать в их доме.

Конторка была тесная, и Варе пришлось сесть за хозяйский стол. Под стеклом лежало письмо из военного министерства:

«Господину Бук-Затонскому. Считаю честью засвидетельствовать свое глубокое уважение и сообщить, что Его Императорское Величество соизволили доброжелательно начертать на поданном Вами прошении: „Да не забудет господь бог забот о судьбах отечества в тяжелую годину“».

Сбоку от руки была наложена резолюция:

«Первый заказ на изготовление шрапнелей — один миллион рублей».

— Жетоны, брошки и флажки — побоку, — усмехнулась Варя.

Агнесса не видела греха в том, что Бук-Затонский решил выпускать шрапнель. Она вспомнила, что в новое дело он пригласил компаньоном ее отца. Коммерческие дела ее не интересовали. Она думала только о письмах Ловягина.

Прошло полчаса, а Бук-Затонский не показывался. Варя сердилась. Оставив Агнессу в конторке, она отправилась искать его. Дворник сказал, что он повел околоточного к хозяйке на квартиру. Варя поднялась с парадного во второй этаж, запуганная прислуга впустила ее в квартиру. В столовой Бук-Затонский угощал околоточного французским вином.

— Я по поручению Агнессы, — холодно сказала Варя.

— Тысячу извинений. Я сейчас…

— Нет, — отрезала Варя. — Прошу уделить мне минуту внимания. Агнесса требует вернуть письма Ловягина.

— Письма Ловягина? — Лицо Бук-Затонского выразило совершеннейшее изумление: — Позвольте, я-то тут при чем?

— Да, письма, — повторила Варя хладнокровно. — Если не вернете, я напишу Ловягину. А кроме того, посоветую Соне послать свой лотерейный билет в «Копейку» и сообщить некоторые подробности из жизни одного владельца типографии. Знакома вам такая девушка?

Упоминание о Соне и о газете «Копейка» попало в цель. Бук-Затонский еще недели три назад жаловался Теренину на нападки этой газетки, а то обстоятельство, что Варя знала про лотерейный билет, подаренный им Соне, его окончательно смутило.

— Отказываетесь? — допытывалась Варя. — Так и передать Агнессе?

Бук-Затонский ослабил галстук, ему явно было не по себе. И отчего Теренины благоволят к этой девчонке? Язык у нее колючий, брякнет Агнессе про Ямбургскую. Бук-Затонский умел наступать и обороняться, но сейчас он был связан по рукам и ногам. Да, трюк с письмами у него проваливался. Написав несколько строк конторщику, он, не скрывая злости, сказал Варе:

— В шкафу, на второй полке слева…

Домой Варя возвращалась с желанием броситься в постель, крепко-крепко уснуть, чтобы хоть во сне забыть о новой подлости Бук-Затонского.

Дома ее ждало письмо из деревни. Мать писала, что Геннадия Игнатьевича ценят на заводе. По ходатайству важного начальника дали ему от действующей армии полную отставку.

Мать исписала три страницы, и не было в них ни одной светлой новости. «Видать, силен германец, коли хворых мужиков позабирали». Письмо заканчивалось просьбой:

«Родитель твой наказывает, в деньгах у него нужда. А соседи окаянные замучили расспросами. Раз матери посылки не шлет, значит у самой к обеду сухая корочка, вот и образованная. Нюрка из Гнилушек, что две зимы в школу бегала, в деревню всё обновы шлет. Она теперь тоже в Питере, устроилась в пекарне. Нашим-то невдомек — пропадет Нюрка. Я за тебя горой, но и ты, Варенька, подсоби языки унять, собери махонькую посылочку. Купи осьмушки три чайку Высоцкого, крупчатки на пирог, ситцу на платье».

Давно Варя не посылала посылок в деревню. Как послать? В Петрограде очереди за сахаром, за хлебом. Витрины бакалейных лавок пусты, продукты не залеживаются.

Глава одиннадцатая

На запасной ветке Царскосельского вокзала стоял воинский эшелон. В одной из теплушек уезжал Тимофей Карпович.

На Механическом заводе действовал провокатор, Многие рабочие-партийцы попали в маршевые роты. Среди них был и Тюменев.

Не впервые Варя провожала знакомых на фронт. Третий год уже продолжалась война, и конца ей не было видно.

Горнист заиграл «по вагонам». У Вари сжалось сердце, она не находила слов, а у Тимофея Карповича все получилось просто. В последнюю минуту он бросил папаху на снег, обнял Варю. Глядя ей прямо в глаза, сказал:

— Дождешься?..

Унтер-офицер недовольно окликнул Тюменева, а он стоял перед Варей, отряхивая снег с папахи.

Вагоны дрогнули, заскрипели. Варя обхватила Тимофея Карповича, прижалась к нему, и ее слова «береги себя» прозвучали для него признанием.

Ушел поезд. Устало прошагал комендантский духовой оркестр. Расходились немногие провожающие, а Варя все еще стояла одна на пустой платформе.

Недавно приезжал в короткую командировку Ловягин. В первый же вечер, после долгих рассказов о фронте, он попросил Агнессу спеть. Агнесса, ласковая с ним, как никогда, согласилась. Ловягин сел за рояль — аккомпанировать ей, взял несколько аккордов и печально усмехнулся.

— Хочется хоть на час забыть о войне, — сказал он, — только не очень-то получается…

Агнесса пела, перебирая его волосы и близко наклонясь к нему, хотя отец сидел тут же в кресле. Казалось, все же забыта война, фронт, тот страшный мир, из которого пришел Ловягин.