Избранное - [161]

— Ну и шут с ним, с Лучановым. Пусть!

— Напрасно. Повторяю, тебе есть за что бороться.

— Но я не хочу бороться так, как эти господа. Не хочу и не умею, а главное — не хочу! Если б, допустим, я и Лучанов должны были открыто перед ученым советом защищать свои проекты — согласен! Пусть оппонируют, пусть разносят! Не поверишь, мне легче будет, если я проиграю! Но проиграть справедливо, в честной борьбе… А лебезить перед Тубановым, потом бежать к Мацулевичу — это, это… Ты извини…

— Это жизнь, Игорь. Ты молодец, сумел завоевать себе независимость своими работами и редко сталкиваешься с этим.

— Кой черт! У меня нелегкая жизнь. То есть меня никто не зажимает, все мои работы идут с колес. Но как бы это выразить — н е  з а м е ч а ю т. Ничего не замечают.

— Кстати, не замечать труда — это тоже форма зажима. Знакомо. — И Лена умчалась по коридору.

— Привет, старик! — остановил Хрусталева плотный широкоскулый мужчина во всем модном, и Игорь Николаевич с трудом признал своего бывшего технолога Плешакова, парня пустоватого, от которого, к счастью, не пришлось отделываться — сам ушел куда-то в отдел и теперь, видимо, процветал.

— Чем занимаешься, Витя? — спросил Хрусталев.

— Да, старик, там работа не пыльная, двести пятьдесят рэ платят, и ладно.

— Да где, кем?

— Координирую… У нас же филиалы. Планчики свести, то-се… Но и командировки, там ты гость, сам понимаешь… Трат — никаких. Еще и сувенирчик преподнесут… Не откажешься же!

Хотя Плешаков говорил как бы сдержанно, но в нем прорывалось желание похвастать перед бывшим шефом, как ловко и выгодно устроился он. А главное, Хрусталева поразила та снисходительность, с которой Плешаков обращался к нему: ты, как крот, корпишь в подземелье, а мы прекрасно и приятно живем без перегрузок.

14

Неожиданно у Хрусталева состоялся разговор с генеральным директором. Разговору предшествовал звонок помощника Лушина.

— Игорь Николаевич, а что, у тебя нет селекторной связи? — спросил Лушин.

— Нету.

— Почему же это?

— Петя, не я этим командую.

— Правильно, не ты. Но ты и не ставил вопроса.

— Ну давай я ему позвоню.

— Дорогуша, у меня его сейчас нет, уехал. Подходи сюда, в приемную, часам к пяти. Он будет.

Повесив трубку, Хрусталев задумался — его вызывает генеральный. По поводу машины, а зачем еще? Бывают же странные совпадения: как раз то, что казалось тебе труднее всего, — добиться признания, вдруг приходит само в виде неожиданного вызова к генеральному. Тишкин прав: им тоже выгодно — новый класс, показатели.

Хрусталев представил себе, как все это будет. Николай Афанасьевич поздравляет его, а дальше? Очевидно, предложит сделать сообщение на ученом совете. Директор всегда был склонен поддержать начинание и вообще мирный человек, редко повышал голос, снижал всегда меру предполагаемого провинившемуся работнику взыскания: вместо строгача объявлял просто выговор, вместо выговора — замечание и т. д. Не увлекался, говорил всегда обдуманно. Очень редко вызывал к себе на ковер, в самых крайних случаях. К несчастью, его добротой пользовались иногда жулики и бездельники.

Но все-таки, очевидно, у него поставлена информация, докладывают, размышлял Хрусталев. Без пяти пять он вошел в приемную Николая Афанасьевича.

Генеральный сидел в высоком кресле за большим столом с телефонами, виски белели проседью, он начинал лысеть. Обычно Хрусталев видел его улыбающимся кроткой приятной улыбкой. Сейчас, однако, лицо его было сосредоточенно. Он кивнул Хрусталеву, пригласил сесть и надел темные солнцезащитные очки.

— Как успехи? Работаете? Определились? — спросил директор и что-то еще проговорил, слегка жестикулируя маленькими руками.

«Ничего не понятно. Он ничего не знает, не докладывали», — подумал Хрусталев, гадая, зачем же его вызвали, если не из-за машины, и что означает это слово «определились». В чем определились? Вероятно, директор тотчас уловил недоумение собеседника.

— Определились с машиной? — уточнил он.

— В каком смысле, Николай Афанасьевич?

— Ну, у вас там что-то было… Конфликтная ситуация.

— Не знаю, не припомню, — ответил Хрусталев не вдруг, а после значительного раздумья. К такому повороту он никак не готовился.

— Ладно. Не будем. Но иногда надо идти навстречу производственным интересам. Мы институт, но у нас опытное производство, программа. Собственно, я вас не за этим пригласил, это так, по ходу дела.

Тут только Хрусталев сообразил, о чем речь — что он не пошел на поводу у Рузина. И это преподнесли как конфликт?! Ну народ…

— Николай Афанасьевич, прежде чем просить, именно просить у Рузина еще две недели, я заходил к плановикам и узнавал, смогут ли они закрыть квартальный без нашей машины. Сказали: да. И только после этого…

По мгновенно вспыхнувшему интересу в глазах директора Хрусталев понял, что эта последняя деталь была ему неизвестна и не могла быть известна, потому что Рузин не знал о ней и изобразил дело так, будто Хрусталев наотрез отказался включить машину в план и пришлось выкручиваться, то есть элементарно подставил.

— А кроме того, мы вышли на новый уровень и достигли…

— Ясно, ясно, — раздраженно улыбаясь, перебил Николай Афанасьевич и даже поднял обе ладони над столом, как бы желая остановить говорившего. Он явно сдерживал себя и хорошо собой владел.